Чертежи… про повсеместную здесь обратную перспективу я уже рассказывал? Что радует: дети никак не обучены смотреть — ни в прямую перспективу, ни в обратную. Как научу — так и будут. И это хорошо — нигде, кроме как у меня они с этими навыками работать не смогут. «Монополия на применение»… — мне нравится.
Но не разорваться же! А с учителями…
— Прямую перспективу видишь?
— Нихт…
В морду.
— А теперь?
— Ну ты б… боярич…
Таблицу умножения… создаём.
При буквенной записи чисел эта таблица выглядит как несколько страниц заучиваемых фраз типа: «трижды земля — како да аз» («земля»=7, «како»=20, «аз»=1). Какие мозги могут такое воспринять?!
Знаков препинания здесь нет. Учебников нет вообще. «Вообще» — это значит: во всём мире. Ближайшие аналоги — разновидности хрестоматий и сборников рецептов. Обучение идёт только «с голоса». Факеншит! Куда я попал?!
Куда-куда… В «Святую Русь». Мораль: учебники придётся самому… И задачники — тоже.
Из письменных принадлежностей — вощеная дощечка с заострённой палочкой. Палочка называется — «писало».
Стандартное школьное пожелание: «засунь писало — себе в какало». Такой… ученический сленг. Очень похоже на финский язык. Дорожные указатели типа: «Hujakkalla 10 km» — всегда приводили меня в глубокую задумчивость.
Циркуль — сделал, транспортир — сделал, теорему Пифагора — вспомнил, пи-эр-квадрат — на стене ножиком вырезал. «Показатель степени»… показал. Пятый постулат Евклида… стишок неприличный сочинил. «Стереометрию винных бочек, преимущественно Нюрнбергских» — не читали? А я вот читал, но запамятовал. Придётся самому заново придумывать.
Изобилие учеников создавало одни проблемы, но решало другие.
Оказалось возможным скомплектовать нормальные классы. Картинки русской земской школы второй половины 19 века, когда за одним столом учатся и великовозрастные дылды, и невидимая над столом мелкота — удалось избежать.
Попутно исключил ситуации, когда в одном помещении у разных групп идут разные уроки. Всё-таки, обучение — дело шумное, незачем внимание детишек отвлекать.
Сформировав классы, поставив учителей по разным учебным предметам, изменяя методику преподавания, удалось построить нормальную технологию обучения.
Снова: технологию нормального педпроцесса удалось запустить только потому, что была преодолена пресловутая «узость средневекового рынка».
Достаточно много учеников — сирот, которым некуда деваться, которых я кормлю. Достаточно учителей — моих людей, которые у меня на содержании. Достаточно помещений, которые тоже построены на моё серебро.
Черчилль говорил: самое выгодное капиталовложение — вложение в подрастающее поколение. Делаем по Черчиллю.
Из первых последствий такого… избытка учеников — их свобода. Ребёнок пришёл в училище, а учиться не хочет. В нормальной здешней школе немедленное и очевидное следствие — порка. А у меня — дерьмократия с либерастией:
— Не хочешь учиться — не надо. Пойдёшь на лесосеку.
— Дык… ну… я ж маленький!
— А там ветки таскать требуется. Они тоже небольшие.
Внутреннее, из души моей, из других времён воспринятое, неприятие телесных наказаний ставило меня в постоянное противодействие здешним законам и обычаям. На «Святой Руси» битьё, порка, клеймение, ослепление, отсечение членов… — явления весьма распространённые. «Русская Правда» таких мер воздействия предусматривает мало. Заменяя, хоть бы и частично, сии общенародные традиции на штрафы-виры, она была, безо всякого сомнения, законом весьма человеколюбивым.
Однако же сироты мои вирами наказываемы быть не могли, ибо имения своего не имели. Не имея возможности употребить ни порку, ни виру — вынужден я был искать иные способы наказания. Перейдя во Всеволожск, оказался я в сходном положении — с новосёлов и взять-то нечего. Потому, составляя свою «Всеволожскую Правду», употребил я эту, школярскую идею, установил в наказание злодеям — каторгу. Сия новизна многих безобразников испугала. Особенно из числа вятших, привыкших от суда откупаться серебром, а не годами жизни своей. А что мало кто из моей каторги живым выходит… так жизнь такая, на всё воля божья.
Мой либерализм… не надо иллюзий: основная масса детей живёт в интернате, фактически — в казарме. Каждый… не шаг — вздох просматриваются и прослушиваются. Всё локально, ограничено во времени и пространстве. Все и всё — в моей воле. Вот я и погоняю.
