— Да там он, под ивой. Да отпусти ты!
С тем же успехом я мог беседовать с бетонным надолбом. Наконец, я надоел своему «буксиру» рывками, и он просто сдёрнул платок мне на нос.
Чтобы не «светить личико» мне пришлось изначально резко ограничить поле обзора выступающей кромкой платка. А теперь я и вовсе ничего не видел.
Попытка сдвинуть платок на затылок привела только к тому, что и вторая моя рука оказалась зажата намертво в широченной ладони скотника. Следуя инстинктивно «правде жизни» — стереотипам поведения выбранного персонажа, я извернулся и укусил мужика за руку. Последовал взрыв мата в акустики и второй взрыв — в моём левом ухе. Видимо, это была оплеуха открытой ладонью. Кулаком бы он мне челюсть сломал.
Меня отбросило в сторону, некоторое время я пребывал в нокауте. Никакой судья на ринге не отсчитывал секунд, да и не надо — самостоятельно бы я не встал.
Меня просто подняло на ноги и поволокло. В согнутом состоянии и с вывернутыми за спину руками. Связанными моим же пояском! Которым я сам только что…
Как гласит русская народная песня о Наполеоне Бонапарте:
«Судьба играет человеком
Она изменчива всегда
То вознесёт его над веком
То в бездну бросит без стыда».
Я — не Наполеон. Моя судьба, в формате здоровенного скотника, не «бросала в бездну», а последовательно и непреодолимо пинала и тащила. Совершенно «без стыда» и весьма болезненно щипая за попадавшиеся под руку части моего тела. Отчего я каждый раз резко дёргался вперёд. А над головой раздавался полный уверенности в правильности происходящего, голос:
— Ну ты, сучка драная, бегом-бегом к хозяину.
Куда тащат — не видно, на каждом шаге я наступал на подол рубахи и падал носом, меня больно вздёргивали за вывернутые руки и толкали вперёд. Чтобы не наступать на подол пришлось бежать меленьким шажками. Куда-то…
Потом меня толкнули в сторону, я упал и больно ударился плечом.
Туман в голове от нокаута начал проходить, попробовал прижать щеку к земле и сдвинуть платок, чтобы хоть что-то видеть. Но тут меня снова вздёрнули, сдирая платки с головы, а прямо перед глазами я увидел отведённый для удара огромный и, на вид очень твёрдый, кулак скотника.
— Ты! Бл…дища! Ты чего с ним сделала! Убью падлу! Ты… а… ты — лысая??? Плешивая курва… Тьфу, мерзость!
Как и принято традиционно в «Святой Руси» в ходе воспитания добронравия у женщин, скотник ухватил меня за головные платки, предполагая, что ухватил за волосы под ними. И дёрнул.
Теперь свежий ночной воздух свободно овевал благородные контуры моего лысого черепа. Как и его вылупленные гляделки.
Есть некоторая разница в восприятии. В моё время наголо бритая молодая женщина может восприниматься как яркая, но вполне допустимая форма стёба. Типа: «сильно артистическая натура сильно самовыражёвывается». Вот, например, солистка ДДТ. Чего на неё смотреть? А фольк она поёт великолепно.
В «Святой Руси» такого нет, восприятие однозначнее: больная. Тем более, что тиф, например, часто даёт именно такой эффект.
Разговоры кончились — сейчас меня будут бить. Безусловно: больно и долго.
Название литературного источника, из которого я почерпнул эту, ставшую столь внезапно актуальной, мысль, всплыло в моём мозгу уже в процессе проведения боевого приёма. Я сидел на земле, скотник стоял передо мной на коленях, руки связаны — бить ногами.
"— Элементарно, Ватсон!
— Сам дурак, Холмс!».
Я-то ударил. Точнее — попытался. Но, блин, подол! На который скотник опёрся рукой. А потом перехватил меня ею же за лодыжку и вздёрнул вверх ногами, вставая с колен.
Тряпьё снова упало мне на лицо, и я опять утратил визуальный контакт с окружающей меня «Святой Русью». Да и хрен с ней, с Русью! Самое главное: с этим здоровенным дебилом!
А вот акустический — не утратил. Подняв меня за ногу, как Полифем — спутника Одиссея, скотник изумлённо фыркнул, потом ещё раз, потом поймал вторую мою лодыжку, которой я несколько истерически пытался отбиться от его захвата. Потом поднял ещё выше. Приближая к своим глазам остро заинтересовавшую его своими очертаниями часть моего, столь мне дорогого, тела.
Звёзды давали достаточно света для глаз. Но глазам дядя не поверил.
