Но как объяснить пассивность жертвы?
Мой брат был из тех ученых, которые придерживаются принципа “Семь раз примерь — один раз отрежь”. Не признавал интуиции и гениев. Не был похож на рассеянного профессора, разгуливающего под дождем с закрытым зонтиком в руках. Он вел себя совсем обыкновенно, обожал животных и детей и без колебаний бросал работу, чтобы пойти с соседскими ребятами в цирк. Игры предпочитал логические, точные: биллиард, теннис, шахматы, бридж.
Чем же тогда объяснить его смерть? Зачем он полез под молот? О пари для проверки смелости не могло быть и речи — брат никогда не заключал пари и частенько смеялся над людьми, которые этим занимались. С риском вызвать неудовольствие знакомых он утверждал, что пари — это сделка между глупцом и вором.
Оставалось два предположения: или он внезапно сошел с ума, или у него были какие-то причины просить свою жену убить его таким необычным способом.
Я долго ломал себе голову и решил не сообщать инспектору о нашем странном разговоре с Гарри, а самому побеседовать с Анн.
Была суббота, приемный день. Анн мгновенно спустилась в холл — должно быть, ждала меня. Пока я думал, с чего начать этот тягостный разговор и как перейти к трагическому случаю, Анн заговорила первая.
— Артур, я хочу задать вам вопрос.
— Я вас слушаю, Анн. Пожалуйста.
— Как долго живут мухи?
В смятении вскинув на нее глаза, я чуть было не проговорился, что сын ее несколько часов назад задал мне тот же самый вопрос, но вовремя прикусил язык. Мне пришло в голову использовать этот факт для того, чтобы, наконец, пробить ее сознательную или подсознательную оборону.
Не спуская с невестки глаз, я ответил:
— Точно не знаю… Но муха, которую вы ищете, Анн, была вечером в моем кабинете.
Удар, видно, пришелся в цель. Анн резко повернула голову. Рот ее исказился в безмолвном крике, широко раскрытые глаза кричали.
Я успел придать себе равнодушный вид. Преимущество, которое, я чувствовал, было сейчас на моей стороне, я мог удержать, лишь сделав вид, что мне уже все известно.
— Вы убили ее? — прошептала она.
— Нет.
— Но вы ее поймали! — вскинула она голову. — Она у вас! Дайте ее мне.
— Нет, у меня ее нет с собою.
— Но вы ведь догадались, правда?
— Ни о чем я не догадался, Анн. Знаю только, что вы здоровы. Вы или должны мне все сказать, чтобы вместе решить, что делать, или…
— Или что, Артур?
— Или инспектор Твинкер получит муху в течение двадцати четырех часов.
Невестка долго сидела неподвижно, уставясь взглядом на кисти тонких рук, бессильно лежавших на коленях. Потом промолвила, не поднимая глаз:
— Если я все расскажу, вы обещаете, ничего не предпринимая, уничтожить муху?
— Нет, Анн. Пока я ничего не знаю, я ничего не могу обещать.
— Артур! Поймите, я обещала Бобу, что эта муха будет уничтожена. Я обязана выполнить обещание. До этого я ничего не могу сказать.
Анн взяла себя в руки, и я почувствовал, что вновь тону в трясине безысходности. Отчаявшись, я бросил наобум:
— Анн! Вам должно быть ясно, что с того момента, как муху исследуют в лаборатории полиции, у них будут доказательства того, что вы здоровы. И тогда…
— Нет, Артур! Умоляю вас не делать этого ради Гарри…
— Тогда расскажите мне все, Анн. Поймите — это в интересах Гарри. Так я сумею лучше защитить его.
— От кого его защищать? Неужели вы не понимаете, что если я здесь, в сумасшедшем доме, то только в интересах сына: он не должен знать, что его мать приговорили к смертной казни за убийство его отца.
— Анн, интересы вашего сына так же дороги мне, как вам. Клянусь, если вы расскажете подробности, я сделаю все от меня зависящее, чтобы уберечь и защитить его! Но если вы откажетесь говорить, муха попадет к инспектору.
— Но зачем вам это нужно знать? — подняла она на меня глаза, в которых застыла ненависть.
— Анн! Послушайте! Речь идет о судьбе вашего сына.
— Идемте! У меня готов рассказ о смерти моего несчастного Боба.
Анн поднялась к себе и тотчас же вернулась с пухлым желтым конвертом в руках.
Протянув его мне, она вышла из холла, не попрощавшись.
Только дома я увидел надпись: “Тому, кому это полагается по праву. Инспектору Твинкеру, наверное”.
