А если бы он знал это всегда? Хотя какая разница? Он все время вспоминал пережитое потрясение и свое нежелание смириться с реальностью.
Приемные родители, конечно, никогда не хотели говорить ему правду, даже несмотря на советы психологов. Вскоре после усыновления они переехали в другой город, где никто не знал, что Мака взяли из приюта. Они хранили свою тайну, подсознательно ощущая, что разглашение принесет больше вреда им, чем самому мальчику.
Иногда они очень переживали, что не сказали ему правду, а иногда, казалось, сами забывали о ней, представляя, что он их родной сын. Но Мак взрослел, и они стали понимать, что когда-нибудь он сам все узнает, что лучше им самим все рассказать ему.
Когда ему исполнилось шестнадцать, они решились. Он получил в подарок все, о чем мечтал, в том числе персональный компьютер, дорогие тренировочные снаряды, костюм и флейту. Они думали, что эти вещи смогут стать подтверждением их любви, если таковое потребуется. Мать весь день прибирала в доме, а отец закурил трубку, что он делал не часто. И они сказали ему.
Они объяснили все как-то неудачно. И Мак никак не мог поверить своим ушам. Поначалу он ни о чем не спрашивал: слишком потрясен был услышанным, он просто не мог сдвинуться с места. Потом он почувствовал себя неловко и захотел уйти в свою комнату. Желание бежать от всего этого становилось все сильнее. Он схватил подарки и побежал к себе наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Влетев в комнату, он захлопнул дверь.
Какие-то новые эмоции переполняли его; они потихоньку рассеивали туман, застилавший сознание, не желавшее верить всей этой чепухе, но он не знал, что это за эмоции, даже не пытался понять, что с ним происходит. Он знал одно: его мир рухнул, он всю жизнь провел во сне. Он открыл глаза, осмотрелся: привычные шторы, обивка кресел, мебель в его комнате, которую он выбирал сам, — все это принадлежало раньше сыну тех двоих, сидевших внизу; теперь это стало ничьим.
Он отвернулся и сжал кулаки, пытаясь упорядочить путаницу мыслей, но ему это не удалось. Все здесь стало чужим. Все это никогда не было его.
Через какое-то время он встал и подошел к зеркалу. Он смотрел на свое отражение, но теперь уже совсем по-новому. Кто стоял в зеркале перед ним? С ним никогда такого не было, он никогда не сомневался в своих родителях; теперь перед ним стоял незнакомец. Эти русые волосы, карие глаза, ямка на подбородке — чье все это? Он знал, что пройдут дни, недели, а он будет по-прежнему задавать себе эти вопросы, даже когда переборет свое любопытство. Все рушилось, и не важно было, что будет дальше.
Как они могли так долго скрывать от него? Они должны были сказать, он имел право знать. Но они не сделали этого. Они заставили его жить в иллюзорном мире, и сейчас несколько каких-то корявых слов выбили почву у него из-под ног.
«Я ненавижу их!» Мак знал, что это не поможет. Эти люди всегда были добры к нему, ему не за что было их ненавидеть; но они должны были сказать ему. Должны!
Разные чувства, как волны, захлестывали его, мысли, тесня друг друга, роились в голове. Все кружилось и плыло, то пропадая, то появляясь; казалось, что он сам разрывается на части.
В дверь тихо постучали. Его голова гудела; лицо не выражало ничего, кроме злости. В дверях появилась мать — нет, не его мать, а незнакомка, которая всегда себя за нее выдавала.
— Стивен… — Ее лицо было красным, припухшим, как будто она плакала. — Стивен, с тобой все в порядке?
«Нет! — хотелось ему закричать. — Я не в порядке и никогда уже не буду в порядке!»
Он промолчал.
Она вошла и закрыла дверь.
— Не надо так. Я знаю, каково тебе, но…
— Почему вы не сказали раньше?
— Мы не хотели разочаровывать тебя. И мы никогда не думали о тебе иначе как о нашем сыне.
Он хотел возразить. Хотел сказать, что если ты дал жизнь человеку, то такое не забывается, но не стал. Она выглядела такой расстроенной и разочарованной, что, несмотря на собственную боль, Мак не хотел нанести и ей удар. Он опять посмотрел в зеркало на кареглазого парня в майке для регби и светло-синих джинсах.
— Итак, — сказал он. — Кто я?
