Ван опустил окно «ягуара» и вдохнул свежий воздух. В нем соединились запахи лета: коровьего навоза и сухой травы. Ван надолго запомнил их.
Оставив окно открытым, он завел мотор. Затем развернул машину и двинулся обратно.
Дина была наверху в маленькой комнате, которую ей отвела Мэри.
Она смертельно уставала последние дни и поднялась к себе прилечь и почитать. Однако не могла сосредоточиться на книге, как, впрочем, и ни на чем другом.
Что ей делать дальше? Мэри права, она должна думать, и нечего ожидать, что Мэри сделает это за нее. Когда она покинула колледж, то была уверена, что справится одна, потом она слегка забеспокоилась, теперь же чувствовала страх, панику и полное, абсолютное одиночество.
И эта смертельная усталость не помогала от них избавиться.
Кто-нибудь еще чувствовал подобное? Если да, то как женщины справлялись с этим?
У Дины была надежда, что она потеряет ребенка, это решило бы все ее проблемы. Она стала бы свободной, и все было бы по-прежнему.
Конечно, этого не случится. Ничего уже не будет по-прежнему.
Ее глаза наполнились слезами. Если бы она встретила Вана раньше!
Дина поднялась с постели и подошла к окну. Был августовский полдень. Живот казался особенно тяжелым.
Она слышала, как на их улицу завернула машина, и посмотрела в ту сторону. «Ягуар», да, как у Вана. У нее защемило сердце, и где-то ниже она ощутила толчки, она знала, это ребенок.
Машина остановилась у дома. У Дины перехватило дыхание. Ее тело уже реагировало на то, что мозг успел осознать позднее. Дверца открылась, из машины вышел мужчина. Ван! Милый Господи, это Ван! Боже! Он не должен видеть ее в таком положении! Что делать? Спрятаться? Запереть дверь? Притвориться спящей?
Паника охватила ее. Она почувствовала прилив крови к лицу, в то время как руки оставались ледяными. Ноги стали ватными, отказываясь подчиняться ей.
«Я должна сесть», — подумала Дина. Но вдруг оказалось, что кровать очень далеко. Она сделала шаг, комната закружилась вокруг нее. Она шагнула еще раз, словно ступала по воде. Ноги подкосились, и она тихо опустилась на пол.
* * *
Она слышала голос Мэри, зовущий ее: «Дина! Дина!» — но он звучал слишком далеко. Потом другой голос, его голос. И вдруг она поняла, что он держит ее на руках. Туман перед глазами немного рассеялся: да, он был рядом с ней, это лицо, любимое, совсем близко. О Ван, Ван!
Мэри держала стакан у ее губ. Бренди. Она с отвращением оттолкнула его:
— Нет!
— Может быть, воды? — спросил Ван.
Да, это был он.
— Что ты здесь делаешь? — еле проговорила она.
Он смахнул капельку с ее губ.
— Я приехал, чтобы забрать тебя к себе, домой, — сказал он.
Они поженились по специальному разрешению через три недели, официально зарегистрировавшись, так как Дина была в интересном положении и не хотела шумного бракосочетания. Дед, который был ее официальным опекуном, пока ей не исполнился двадцать один год, отказался присутствовать на церемонии. Таким образом, гостями оказались родители Вана, Мэри, Боб и маленький Патрик. Дина замечательно выглядела в кремовом шелковом платье в стиле двадцатых годов, скрывающем ее полнеющую фигуру. Невеста была бледна, но вся светилась от счастья.
Родители Вана были совсем не так счастливы. Они неплохо отнеслись к Дине, но сами едва ли выбрали бы для своего сына беременную двадцатилетнюю девушку без образования. Кристиан-старший был немногословен, говоря о происходящем событии, особенно когда он узнал о том, что молодожены собираются жить в родительском доме, по крайней мере, первое время. Поэтому Вану пришлось найти подходящий дом недалеко от фабрики, в то время как переговоры о покупке их постоянного дома продолжались. Однако в день свадьбы все опасения были отодвинуты на задний план, и присутствующие даже улыбались для семейной фотографии. В глубине души мать Вана, глядя на счастливое лицо Дины, полагала, что, наверное, и не стоит волноваться. Девушка была нежна и прекрасна, а Ван выглядел мужчиной, которому уже нечего больше желать в жизни. И Кристиан-старший, целуя невестку в щеку, молился, чтобы так было всегда.
Дина была уже на восьмом месяце беременности, когда Ван понял, что никогда не сможет принять чужого ребенка как своего собственного.
