— Эта фраза из их записей, не из моих.
— А потом эта штука проникла бы в печень. Но не в мозг.
— «Предпочтительный путь».
— Ага. Чем не заглавие. Но с этим я, наверно, погожу.
— Слушай, как все замечательно сложилось! Я ведь представить себе не мог, что я от тебя услышу. Вот уж новость так новость.
— Денек был тот еще. Я просила медиков ничего мне не говорить, но вдруг из кабинета выскочила лаборантка и сообщила сопровождавшей меня санитарке, что у меня ничего не обнаружили, чудеса да и только. Перенервничала я страх как.
— Еще бы; при всем при том, характер у тебя не изменился.
— Да я рада-радешенька, что не впала в глубокую депрессию. Я ведь все время подозревала у себя тяжелые психические отклонения и боялась, что разревусь от такой новости.
— Ты имеешь право реагировать как угодно. У чувств предпочтительного пути нет. Отличная новость. Раз так, я просто с тобой попрощаюсь. Что тут еще сказать?
— Значит, на этом точка?
— Именно. Ты теперь здорова…
Смеется: — Вот-вот, я предвидела, что ты ровно так отреагируешь… А я не согласна. Мне кажется, мы снова должны стать друзьями, старыми друзьями. И потом, я ведь еще не окончательно выкарабкалась, со мной надо обращаться помягче.
— А когда ты окончательно выкарабкаешься, тогда что?
— Тогда ты можешь снова стать самим собой.
— Ты мне приснился, какой чудный был сон!
— Правда?
— Чудесный, и все про тебя, дорогой. Про самую твою суть.
— Говори чуточку громче.
— Громче не могу. Про это говорить трудно.
— A-а, вот почему ты так тихо говоришь. Давай-ка, соберись и скажи. Ты вытерпела много чего похуже. И что же в твоем сне с нами происходило? Неужто такое, чего в прежние годы не случалось?
— Именно.
— Правда? Вот это сон так сон. Я ведь был влюблен в тебя по уши.
— Правда?
— Конечно.
— Уже легче. До чего же приятно слышать твой голос. Передать не могу, какой чудный был сон, жаль, что ты его не видел.
— А ты опиши его и пришли мне. Вдруг я возьму да и вставлю его в книгу про тебя.
— Не глупи. Я не стану выкладывать такое по телефону.
— У тебя голос дрожит.
— Сегодня у меня химиотерапия.
— Поэтому я и позвонил.
— А потом — страшная операция. И я подозреваю, — хоть и чувствую себя хорошо, живу себе и живу, — подозреваю, что они норовят подтолкнуть меня назад к…
— Ничего такого не будет.
— Бывают очень тяжелые осложнения.
— Такие же, как в начале?
— Гораздо хуже.
— Почему хуже?
— Потому что отрава внутри меня.
— Но к воскресенью ты приходишь в себя, да?
— Теперь уже нет. Разве что ко вторнику или среде.
— Когда выписываешься из больницы?
— Завтра утром. Тебя отсюда просто выкидывают. Потом приезжаю домой и сплю четырнадцать часов подряд.
— А потом, скажем, в субботу — как себя чувствуешь?
— Как при очень тяжелом гриппе. Встала — и назад в постель. Встала — и назад в постель. Ну а потом перемогаюсь, живу помаленьку.
— А выглядишь как? Бледная, худая?
— Если бы худая! Прямо-таки цвету. Правда, на голове ни волоска. А в остальном прекрасно выгляжу.
— Без волос… Парик носишь?
— Нет. Парик не ношу. Повязываюсь кошмарными платками.
— Волосы, наверно, отрастут?
— Да, но их нужно немножко стимулировать. Раз в месяц им приходится тяжко.
— Послушай. Чувствуешь ты себя хорошо, выглядишь хорошо, — ведь это о чем-то говорит!
— Говорит, что я умру, но не сразу. Не исключено, что обнаружатся крошечные клетки, которые томограф не засек. К сожалению, это значит, что мне предстоит еще полгода тех же мучений. От этого я в ужасе. Но есть, конечно, кошмар и похуже: вдруг врачи, располосовав меня, увидят, что там полным-полно метастазов? То-то они удивятся.
— А такое возможно?
— Надеюсь, нет. Но то, что случилось, — как это было возможно?
— Не знаю, что и сказать.
— Пускай я лысая, но ведь мне еще нет и сорока. Не понимаю, почему я должна умереть.
— Ты не умрешь.
— В том сне ты точно так говорил.
— Ну, вот: не могу же я ошибаться по два раза в сутки.
— Повтори.
— Я не могу ошибаться.
— Еще.
— Ты не умрешь.
— Еще раз напоследок.
— Ты не умрешь. Ты будешь жить.
— Ладно. Спасибо тебе. Пока.
