на тихих, благопристойных улицах Челси. В его походке, в лице, в каждом вздохе чувствовалась ярость. Стычка меня сильно возбудила — и немного озадачила. Я никак не мог взять в толк, что он имел в виду, укоряя меня, что я, мол, даже одет не как положено. Аарон тоже не понял, а Ицхака этот эпизод только позабавил. Он родился в Израиле, и до той поры ему ни разу не доводилось своими глазами увидеть антисемитскую выходку. Тот тип показался ему, парню из Иерусалима, всего лишь нелепым. Я же, уроженец Ньюарка, никак не мог понять, в чем причина стычки, и наконец меня осенило: я одет точно так же, как он, — вот что возмутило его; мне
так одеваться не положено. С такой бородой, внешностью и жестикуляцией мне положено ходить в долгополом пальто и черной фетровой шляпе. Закутанным в молитвенное покрывало. И уж точно одеваться
не так, как он. Тем же днем Аарон уехал обратно в Оксфорд: он там остановился у сына, а вечером к нам пришли поужинать несколько приятелей, и я рассказал им про тот эпизод. Он не выходил у меня из головы, и я подумал, что загадочный, на первый взгляд, выпад насчет моей одежды их заинтересует. Вообще говоря, нарваться в Лондоне на антисемита — на мой взгляд, дело обычное, такое может случиться где угодно. Поразило меня другое: гости, все до одного, были убеждены, что ни на какого антисемита я
не нарвался. Их особенно потешало, что я, как водится, превратно истолковал его поведение. Ну, встретился мне оригинал, — только и всего, уверяли они, избегая слова «псих»; попался на пути сумасброд — что ж, бывает, но никакого скрытого смысла тут нет и в помине. Разве что эпизод этот лишний раз подтверждает: у меня пунктик насчет антисемитизма. «Но чем я спровоцировал такую вспышку „сумасбродства“? Что во мне его так взбесило?» А они лишь заливались смехом и твердили, что я просто чокнулся на этой теме; признаться, ни в одной другой стране я не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, как тогда, слушая, как эти умные, порядочные люди опровергали очевидное. Помню, в первый год моей здесь жизни сидел я как-то вечером у телевизора: на экране реклама тонких сигарок — «сигарильо» или как там они называются. Идут последние минуты спектакля по Диккенсу, на сцене один из главных героев — Фейгин
[28], но какой! Огромный крючковатый нос, сальные седые космы. Занавес опускается, Фейгин выходит на поклоны, — и вот уже актер в гримерке, снимает перед зеркалом крючковатый нос, мерзкий парик и, намазавшись кольдкремом, соскабливает с лица грим. А из-под грима — вот чудо-то! — появляется светловолосый, моложавый красавец средних лет, возможно, выходец из аристократической семьи. Чтобы расслабиться после спектакля, он закуривает сигарку, с удовольствием попыхивает ею, нахваливает ее вкус, аромат и прочее, затем поднимает руку с сигаркой и вдруг, вкрадчиво ухмыляясь — точь-в-точь Фейгин, — с сильным еврейским акцентом произносит в камеру: «А главное, они
дешевые». Меня — от себя не уйдешь — эта сценка несколько покоробила. Я был дома один, и вдруг мне захотелось расспросить кого-нибудь о стране, где я надумал тихо-мирно пожить, и я позвонил старому приятелю, английскому еврею, обитавшему в Хэмпстеде
[29]. «Представляешь, — спросил я его, — что я сейчас видел по телику?» — но когда я рассказал ему, что я видел, он тоже лишь рассмеялся. «Не волнуйся, — сказал он, — поживешь — свыкнешься».
— Я вижу, ты и сейчас клокочешь от злости.
— По правде говоря, меня уже все убеждают, что это я веду себя не так, болезненно реагируя на подобные выходки. «Почему вы, евреи, вечно зациклены на своем еврействе?» Но кто зациклен-то? Разве мы? И ты, моя дорогая, тоже веришь в это?
— Что ты, я бы не посмела.
— Ты меня спросил, чем объясняется неприязнь англичан к евреям, — за точность формулировки ручаюсь. На мой взгляд, дело в снобизме. Сейчас объясню: причина в том, что к евреям, пробившимся в аристократические круги или в верхушку среднего класса, так не относятся.
— Но евреи и сами такие же снобы по отношению к евреям.
— Верно. Я просто пытаюсь тебе кое-что объяснить. На мой взгляд, евреев в целом, как правило, воспринимают… Может быть, я не права, но, по-моему, такой снобизм проявляется по отношению к совсем не таким евреям, а к тем, кто не стал частью британской культуры, то есть не жил здесь веками, как Уоли-Коэны
