Небо не имеет смысла.
Вот что я думаю. Голубое небо не имеет смысла. Сегодня неправильно небо.
Папа ждет на верху лестницы. Я не знаю, позвонила ли ему мама от врача, или он просто знал, но его лицо тоже серое. Он выглядит так, будто что-то тяжелое вот-вот упадет на него, и он волнуется, что будет сбит с ног.
Мы каким-то образом оказываемся в гостиной и, не задумываясь, садимся за стол на наши обычные места. Четыре серых лицах, в обрамлении голубого неба и ясеня, который радостно качается в открытом окне, поймав летний ветерок.
Папа смотрит на маму. Что-то в выражении его лица заставляет меня взять его за руку.
– Это лимфома,– говорит ему мама.– Биопсия довольно точна. Им нужно будет сделать больше тестов, но врачи думают, что Ава больна уже несколько месяцев. Месяцев, Стивен. А те, другие анализы крови, показывали, что она в порядке...
Она пристально смотрит в стол. Её руки до сих пор дрожат. Она говорит об Аве, как будто той здесь нет, и что-то в Аве говорит, что в данный момент её здесь нет. В её глазах далекий, отсутствующий взгляд.
– Что такое лимфома? – спрашиваю я.
Мама старается ответить, но не может.
– Это рак, милая, – говорит папа, удивляя самого себя звуком собственного голоса. – Я так думаю. Да?
Мама кивает едва заметно, практически незаметно.
Но рак для стариков. Мамин папа умер от него два года назад. Рак убивает вас. У Авы не может быть этого. Может быть, это просто очень сильный грипп. Или астма?
– Они посылают нас к детскому онкологу,– говорит мама, – У него есть окно в субботу утром. Очевидно, он принимает больных на выходных, что хорошо. Не всегда удаётся попасть так быстро, но кто-то отказался, и они не хотели терять время.
Она замолкает так же внезапно, как начала говорить, и смотрит из окна на дерево, как будто она только что заметила его. Я пристально смотрю на шею Авы, точно так же, как делал папа, когда впервые указал на опухоль. Когда ты смотришь, это очевидно. Быть может, это и есть настоящая опухоль, о которой говорят в «Анатомии страсти»? Я чувствую, как моё тело холодеет. Я не хочу никого беспокоить, но думаю, что собираюсь упасть в обморок.
Папа сжимает мою руку, чтобы поддержать меня.
– Не волнуйся, милая. Всё будет в порядке. Она будет в порядке. Не так ли, Ава, моя дорогая? Да, Мэнди, любимая? Что ещё сказал доктор?
В папином голосе есть скрытый сигнал, который ясно говорит маме, что нам нужны хорошие новости, и быстро.
Мама выходит из задумчивости и кивает.
– Он сказал, что это довольно распространено среди подростков, и они точно знают, что делать. Он сказал, что человек в больнице, доктор ... я забыла его имя. Чёрт. Доктор ... – Она проводит ладонью по лбу и сдается в попытке вспомнить. – Как-то там. Во всяком случае, его очень уважают, и он объяснит всё в субботу.
– Всё будет хорошо, верно? – уточняет папа.
Мама натянуто улыбается и ничего не говорит. Очевидно, врач не говорил, что всё будет в порядке.
– Я иду спать, – говорит Ава, вставая и не смотря ни на кого из нас. – Разбудите меня позже.
Три серых лица кивают. Когда она уходит, все молчат. Ветер продолжает дуть. Это единственный звук в комнате.
Любимые фотографии Авы приклеены внутри к двери шкафа.
Она стоит на пляже в Корнуолле в гидрокостюме, сжимая в руках доску для сёрфинга. Рядом с ней мальчик с белоснежными волосами, мускулистым торсом и насыщенным золотым загаром. Это Джесси, прошлым летом учивший Аву сёрфингу, когда мы отправились отдыхать неподалёку от Ползиса. И влюбившийся в неё, но это вполне нормально. Ава все время имеет дело с мальчиками, которые влюбляются в неё. Разница в том, что на этот раз это оказалось взаимно. Джесси удивительно милый для того, кто настолько великолепен. Мама и папа были убеждены, что их роман не продлится и несколько месяцев, ведь они не видели друг друга, не считая одного выходного на Рождество, когда он приезжал в гости – но он до сих пор длится. Сейчас фото слегка изорвано, потому что она регулярно принимается его целовать и гладить, несмотря на то, что у неё есть такое же в телефоне, его она тоже гладит и целует. Я знаю.
