Затем его пение сконцентрировалось на Ковенанте, и глаза Ковенанта обожгла печаль. Хайл Трой некогда командовал армиями Совета Лордов в войне против Презирающего и купил жизненно важную победу, отдав себя хранителю Дремучего Удушителя. Цена этой сделки — более трех тысячелетий служения.
— Томас Ковенант, ты стал таким, что я уже не могу командовать тобой. Но я обращаюсь к тебе с просьбой и жду от тебя обещания исполнить ее. — Он говорил обычные слова, но они чудесным образом вплетались в ритм и мелодию его песни. Музыка стекала от него по склону холма, проплывала под ногами Ковенанта и разносилась дальше. Сейчас мелодия приобрела оттенок властности.
— Юр-Лорд, Неверящий и Друг Земли — ты заслужил все эти прозвания. Но сейчас — отступи. Отступи в сторону.
Ковенант уставился на Лесного старца: вся его поза выражала непонимание.
— Ты не должен вмешиваться. Нужда Страны сурова, и сурова не только по отношению к тебе. Отнятие жизни никогда не было благом, но в этом для меня заключается необходимость. Ибо и этот Закон должен быть нарушен.
Над холмами светил яркий серп луны, но ее свет являл собою лишь слабое эхо музыки, сверкающие капли которой орошали склоны, словно роса. И та же песнь, звучащая из стволов деревьев, светилась на их листьях.
— Томас Ковенант, — повторил Каер-Каверол, — отойди в сторону.
Сейчас в мелодии слышалась не властность, а скорбь, за которой угадывалась тончайшая нотка страха.
— Ковенант, пожалуйста, — заключил Каер-Каверол совсем другим голосом — голосом человека, которым он некогда был. — Сделай это для меня. Не важно, что произойдет, не думай об этом. Главное — не вмешивайся.
— Я не… — хрипел Ковенант. — Я не понимаю, о чем…
Он умолк и усилием воли заставил себя отступить в сторону с дороги Лесного старца.
Сопровождаемый настойчивой и печальной мелодией, Каер-Каверол двинулся вниз по склону навстречу Сандеру.
Гравелинг стоял неподвижно, словно не видел рослой фигуры и слышать не слышал музыки. Холлиан он держал у сердца, прижимая ее лицо к своей груди. Но голова его была поднята, и глаза озирали склон, по которому шествовал Каер-Каверол. И тут лицо его исказилось в беззвучном крике.
Медленно, словно во сне, Линден проследила за взглядом Сандера. Ковенант сделал то же самое, и его пронзила острая боль.
На склоне холма лунный свет и музыка старца сконцентрировались в светящуюся человеческую фигуру. Поначалу то было всего лишь серебристое прозрачное облачко, но вскоре оно зримо уплотнилось и приобрело очертания и облик женщины. Улыбка играла на ее нежных губах, черные как ночь волосы отметали за спину ее судьбу, и вся она светилась словно утрата и надежда.
Холлиан, эг-бренд, умершая возлюбленная Сандера явилась, приветствовать его.
У Сандера перехватило дух — он хрипел, словно был поражен в самое сердце.
Холлиан прошла мимо Ковенанта, Линден и Великанов, не обращая на них внимания. Возможно, они для нее и не существовали. Подойдя к Лесному старцу, она остановилась, глядя на Сандера и собственное мертвое тело в его руках.
— О Сандер, дорогой, — прошептала Холлиан. — Прости мою смерть. Любовь моя осталась с тобой.
Сандер не мог вымолвить ни слова и продолжал беспомощно хрипеть, словно его покидала жизнь.
Холлиан вознамерилась заговорить снова, но Лесной старец поднял свой посох, призывая ее к молчанию. Больше он не сделал никакого движения, не предпринял никакого действия, но его музыка обернулась вокруг гравелинга как вихрь лунных лучей, и Сандер зашатался. Непостижимым образом тело Холлиан исчезло из его объятий и теперь покоилось на сгибе левой руки старца. Каер-Каверол призывал унесшую ее жестокую смерть на себя, и в его песне зазвучала дрожащая нота утраты.
В безумном неистовстве Сандер выхватил из-за пазухи крилл и воздел его в безмолвной угрозе, требуя от Лесного старца вернуть любимую.
Ковенанта била дрожь, но просьба Каер-Каверола удерживала его в стороне.
— Сейчас все кончится. — Пение Каер-Каверола было прекрасным и невыносимо печальным. — Не бойся меня. Пусть это сурово, но суровость необходима. Твоя любовь дает силу, и никто другой не может взять на себя твою ношу. Сын Нассиса, — сейчас в музыке звучал не приказ, а одно лишь сочувствие, — ты должен сразить меня.
