— Какой она была, Джоан? Когда ты на ней женился?
Ковенант бросил на нее быстрый взгляд, и за его уверенностью Линден ощутила вспышку загнанной внутрь боли. Как-то раз, когда Линден обратилась к нему с тем же вопросом, он сказал: «Она была моей женой», как будто этот простой факт являлся ответом на все вопросы. Но на самом деле для него все было далеко не просто. Недаром, когда, будучи одержимой, Джоан явилась за его кровью, Ковенант взял ответственность за нее на себя. Сейчас он помедлил, подыскивая для Линден такой ответ, который устроил бы ее, не обессилив при этом его самого, а затем кивком указал в сторону Сандера и Холлиан:
— Когда родился Роджер, — натянуто произнес он, — она не спрашивала, что я думаю насчет имени. Назвала его Роджером, да и весь сказ. Ее отца звали Роджером, и деда, и, наверное, прадеда. Кажется, у них в роду всех мужчин звали Роджерами. А кто я такой, он, когда вырастет, наверное, и знать-то не будет.
Горечь этих слов не вызывала сомнения. Но для Линден важнее было другое, более глубоко скрытое чувство. Сейчас он улыбался той ужасной улыбкой, которую Линден помнила и которая вызывала у нее ненависть. Ее так и подмывало спросить: «Опять? Так вот что ты собираешься делать? Опять?»
Но почти в тот же миг выражение его лица изменилось, и теперь то, чего Линден так испугалась, казалось ей невозможным. Ибо он явно был уверен в правильности того, что собирался сделать. И каков бы ни был его замысел, он — это она чувствовала — не собирался кончать жизнь самоубийством. Внутренне содрогнувшись, Линден сказала:
— Не беспокойся, он тебя не забудет.
Попытка успокоить его выглядела довольно неуклюже, но ничего лучшего Линден предложить не могла — дети так просто не забывают своих родителей.
В ответ Ковенант обнял ее за талию, и дальше они пошли в молчании.
Спустя некоторое время солнечный свет заливал уже большую часть русла. Берег почти не отбрасывал тени, и идти становилось опасно. Извилистое, каменистое русло с подмытыми, нависающими берегами было весьма подходящим местом для порождаемых солнцем чумы зловредных тварей. Холлиан захватила из Ревелстоуна достаточный запас вауры, но казалось, что от его запаха собиравшийся на дне реки гнус приходит в ярость. Нервы Линден терзало ощущение глубочайшей, ни с чем не сопоставимой испорченности, извращенности. Она содрогалась всякий раз, когда видела хоть что-то движущееся. И дивилась тому, как могут Сандер и Холлиан идти босиком. Ковенант тем временем начал посматривать на высокий берег, которым шли Великаны. Ложе реки больше не являлось удобной тропой. А когда из-за камня выскочил скорпион размером в два кулака, Ковенант выругался, отбросил скорпиона пинком и пробормотал:
— Ничего не поделаешь. Надо отсюда вылезать.
Никто не возразил. Следом за Вейном и Финдейлом спутники направились к громоздившейся у восточного берега груде камней и, поднявшись наверх, присоединились к Великанам.
Остаток утра они провели, шагая по холмам вдоль пересохшего русла. Первая то и дело взбиралась на какую-нибудь вершину и зорко оглядывалась по сторонам, держась за рукоять меча так, будто искала случая пустить оружие в ход. Но признаков угрозы нигде не было.
Всякий раз, когда холмы расступались, открывая вид на запад, Линден видела изгибы Западных Гор, а поднявшись на высокий гребень, разглядела туманные очертания Ревелстоуна. Частью своего «я» она стремилась туда, под защиту каменных стен и преданных харучаев. Красная кайма горизонта очерчивала пустынные холмы так резко, словно они были вырезаны ножом. А небо над головой казалось лишенным глубины. Хотя на самом деле оно оставалось бледно-голубоватым, словно припорошенным пылью, но уголками глаз она ловила малиновый, как будто намекавший на кровавые злоумышления Презирающего, оттенок, делавший небеса плоскими, закрытыми. Даже несмотря на действие вауры, она не могла не содрогаться при виде песчаных мух величиной с доброго скворца или чудовищных извивающихся многоножек. Но когда Первая и Красавчик начали спуск, Линден вытерла пот с лица, убрала липшие к вискам волосы и последовала за ними.
