По мере того как он говорил, потрясение Линден переросло в гнев.
— Ты хочешь сказать, что планировал умереть? — требовательно вопросила она, стоило ему умолкнуть. — И даже не потрудился поискать способов остаться в живых?
— Нет! — в отчаянии вскричал Ковенант. — Как ты думаешь, почему я так стремился обрести Посох Закона? Он был единственной моей надеждой, ибо обладание им сулило возможность бороться за очищение страны не прибегая к дикой магии. И возможность отослать тебя обратно. Ведь ты врач, разве не так? Вот я и хотел, чтобы ты меня спасла.
В глазах Линден стояла такая мука, что Ковенант не мог оправдаться даже перед собой.
— Я старался… — беспомощно промолвил он. — Я… Я не говорил тебе потому, что хотел любить тебя. Хоть некоторое время. Вот и все.
Линден шевельнулась, и Ковенант похолодел, испугавшись, что сейчас она повернется к нему спиной и уйдет. Покинет его навсегда. Но она не ушла, а, попятившись к стулу, рухнула на него, словно что-то в ней надломилось, съежилась и закрыла лицо руками. Плечи Линден дрогнули, но она не проронила ни звука, ибо еще у смертного ложа матери научилась сдерживать рыдания. Однако когда она заговорила, голос ее дрожал.
— Ну почему, почему я приношу гибель всем, кто мне дорог?
Жгучее осознание вины стало еще острее — Ковенант чувствовал, что и эта боль лежит на его совести. Больше всего ему хотелось вылезти из гамака, подойти к ней, обнять ее… Но он не решался, ибо считал, что лишился такого права. Ему оставалось лишь попытаться подавить в себе стыд и раскаяние и попытаться ее утешить.
— Нет, — возразил он, — ты ни в чем не виновата. Ты делала что могла. Я должен был сказать тебе правду. Ты спасла бы меня, будь это в твоих силах.
Линден вспылила, да так, что это захватило Ковенанта врасплох.
— Прекрати! — вскричала она, чуть ли не выплевывая слова. — Я не ребенок. У меня своя голова на плечах, и нечего оберегать меня от правды. — Солнечные блики играли на ее лице. — С тех пор как мы вернулись на корабль, ты валяешься в этом дурацком гамаке и мучаешь себя, будто во всем случившемся и вправду виноват ты. Но это не так! Все дело в том, что Фоулу удалось втянуть тебя в свой замысел. Ну и что ты собираешься делать теперь? Оставить все как есть и доказать, что он прав?
— Но я ничего не могу поделать! — воскликнул Ковенант, ибо каждым своим словом она словно втирала соль в его раны. — Он действительно прав. Как ты думаешь, кто он такой? Откуда он взялся? Я, я и есть этот самый Фоул. Он всегда лишь частица моего «я», злобная и презирающая часть моей сущности. Та часть, которая…
— Нет! — категорически отрезала Линден. Она не сорвалась на крик лишь потому, что давно научилась владеть собой. — Ты не он. Он не собирается умирать!
С равным успехом Линден могла бы заявить: «Это я приношу с собой смерть». Нечто подобное читалось в каждой черточке ее лица, хотя вслух она произнесла совсем другое:
— Каждый человек совершает ошибки. Но ты всего-навсего пытался бороться за свою любовь. У тебя есть ответ, а вот у меня его нет… — Она вымолвила это с жаром, в котором не было места жалости к себе: — …нет, и не было с самого начала. Я не знаю Страну так, как знаешь ее ты. У меня нет никакой мощи, никакой власти. Единственное, что в моих силах, это повсюду следовать за тобой. И раз уж ты… — Руки ее судорожно сжались… — Раз уж ты собрался умереть, сделай так, чтобы твоя смерть не была напрасной.
И тут — словно на мгновение прикоснувшись ко льду — он понял, что Линден пришла вовсе не потому, что Первой вздумалось узнать, куда направляется Поиск. Прежде всего, это было нужно ей самой.
Отец Линден наложил на себя руки, а вину за это возложил на нее. Она чувствовала себя виноватой и в гибели матери, а теперь и его смерть казалась столь же неотвратимой, как Осквернение. Ей настоятельно требовалось обрести цель — и это в то время, когда он цели лишился. Сейчас она пестовала свою прежнюю суровость, ту строгость к себе, какая отличала ее с первой их встречи. Но нечто изменилось — в глазах Линден полыхало пламя, и он не мог не узнать этого огня. То были безответный гнев, неутоленная печаль.
