«Может быть, это переворот в литературоведении», — чуть не добавил он, но снова спохватился: чутьё подсказало, что лучшая тактика — не болтать лишнего.
— Эта находка может придать нашим с мисс Бейли исследованиям, нашей научной работе другое направление. Никто даже не знал, что они были знакомы.
— Гм… — произнёс сэр Джордж. — Дайте-ка сюда эти пачки. Спасибо. Лучше вернёмся и покажем Джоан. И разберёмся, есть в них какой прок или нет. Или, может, вы желаете тут ещё во что-нибудь заглянуть?
Он прошёлся по стенам лучом фонаря, мелькнули косо висящая репродукция «Прозерпины» лорда Лейтона и декоративная вышивка крестом: какой-то девиз; какой — под налётом пыли не разглядеть.
— Не сейчас, — сказала Мод.
— Пока что нет, — подхватил Роланд.
— А может, вы сюда больше и не попадёте, — скорее пригрозил, чем пошутил сэр Джордж из темноты, откуда бил луч света, и фонарь повернулся к выходу.
Все пустились в обратный путь; в руках у сэра Джорджа были пачки писем, у Мод — опустевший кокон из полотна и шёлка, Роланд нёс кукол: им владело глухое чувство, что оставлять их в темноте жестоко.
Находка взволновала леди Бейли до глубины души. Все расселись возле камина. Сэр Джордж положил письма на колени жене, и она перебирала и перебирала их под жадными взглядами двух литературоведов. Роланд рассказал наполовину придуманную историю о найденном им «так, одном письме», не уточняя, когда и где он его нашёл.
— Так это, значит, было любовное письмо? — с наивной прямотой спросила леди Бейли.
— Нет, что вы, — ответил Роланд и добавил: — Но с таким, знаете, чувством написано — видно, что о чём-то важном. Это был черновик первого письма. Для моей работы это письмо имело такое значение, что я и приехал сюда навести у доктора Бейли кое-какие справки о Кристабель Ла Мотт.
А самому при этом хотелось спрашивать, спрашивать. Дату, ради всего святого, назовите дату на первом письме Падуба! Это то самое письмо? Как письма оказались вместе? Сколько продолжалась переписка, что ответила Кристабель, что за история с Бланш и Чужим?..
— Ну-с, так как же нам поступить? — напыщенно, с расстановкой вопросил сэр Джордж. — Какого вы мнения, молодой человек? Вы, миссис Бейли?
— Пусть кто-нибудь их прочитает, — предложила Мод.
— А…
— И вы, разумеется, думаете, что прочитать следует вам?
— Мне… нам бы, конечно, хотелось. Очень бы хотелось.
— Американке, понятное дело, тоже.
— Конечно. Если бы она о них знала.
— Вы ей расскажете?
Мод колебалась. Сэр Джордж не сводил с неё яростных синих глаз: в отблеске камина взгляд его казался особенно цепким.
— Нет, пожалуй. Во всяком случае, пока нет.
— Охота быть первой?
Мод вспыхнула:
— Конечно. Всякому было бы охота. На моём… на нашем месте.
— Ну, Джордж, ну что страшного, если они прочтут? — вмешалась Джоан Бейли, достав первое письмо из конверта и бросая на него не жадные, а любопытные взгляды.
— Во-первых, я терпеть не могу, когда тревожат прах. К чему копаться в грязном белье нашей блажной сказочницы? Пусть сохранит после смерти своё доброе имя, бедняжка.
— У нас и в мыслях нет копаться в грязном белье, — возразил Роланд. — Тут, кажется, никакой грязи. Я просто надеюсь… что он писал ей о своих взглядах на поэзию… на историю… о таких вот вещах. Это был один из самых плодотворных периодов его творчества… Вообще-то, его письма далеко не шедевры… Он ей писал, что она его понимает, — в том письме, которое я… которое я видел. Он писал…
— Во-вторых, Джоани, что нам вообще известно об этих двух субъектах? Откуда мы знаем, что эти… документы следует показывать именно им? Писем вон какая груда: два дня придётся читать. Ты же понимаешь, из рук я их не выпущу.
— Пусть приезжают сюда, — сказала леди Бейли.
— Здесь чтения больше чем на два дня, — заметила Мод.
— Леди Бейли, — отважился Роланд, — письмо, которое я видел, — черновик первого письма. Это оно? Что в нём говорится?
Леди Бейли надела очки, и её приятное крупное лицо украсилось двумя кружками. Она прочла:
Многоуважаемая мисс Ла Мотт,
наша с Вами беседа за завтраком у любезного Крэбба доставила мне несказанное наслаждение. Ваши мудрые и проницательные суждения заставили забыть легкомысленные остроты студиозусов и затмили даже повествование нашего хозяина о нахождении им Виландова бюста. Могу ли я надеяться, что и Вам беседа наша пришлась по душе? Могу ли я также иметь удовольствие навестить Вас? Мне известно, что жизнь Ваша протекает в совершенном покое, но обещаю, что ничем Вашего покоя не потревожу: я хочу лишь побеседовать с Вами о Данте и Шекспире, о Водсворте и Кольридже, о Гёте и Шиллере, о Вебстере и Форде*, о сэре Томасе Брауне et hoc genus отпе
