Сообщение Шестопалова положило конец догадкам и домыслам. Тем более что из города продолжали приходить самые невероятные слухи. Погибших героев-моряков якобы похоронили в спешке и от всех тайно, как бы заметая следы какого-то чудовищного преступления. И что офицерам в форме будто бы нельзя стало в Севастополе на улице показываться - гражданские не прощали им малодушия, поскольку погибших моряков и похоронить-то по человечески не смогли.
"Но что же это было? - мучил себя вопросами Егор. - Перестраховка? Трусость?.. А может, предательство, раз кому-то очень выгодно было вызвать всеобщее возмущение и стыд?.. Известно же, как в народе любят моряков. О чём же думал командующий флотом, сын прославленного героя гражданской войны? - Он-то не мог не знать, что такое беззаветный героизм до конца стоявшего экипажа! Матросы-то в чём виноваты?!.."
В первые минуты Егор порывался идти к адмиралу и обо всём этом спросить его прямо. Только рассудительный Вадимыч не посоветовал этого делать, потому что адмирал не вправе сказать курсанту более того, что уже сказал. А сгоряча можно было нарваться на крупную неприятность. И потом ведь у каждого, если не дурак, своя голова на плечах... Возможно, не пришло ещё время сказать всю правду.
Конечно же, Владиславу Спиридоновичу многое виделось за дымкой прожитых лет. Он вёл свой отсчёт роковым взрывам линейных кораблей, начиная с трагически потонувшей "Императрицы Марии". Но всё же откровенным был постольку, поскольку старался уберечь своих питомцев от повторения зловещих промахов...
Впрочем, не один Егор задавался мучительными вопросами, отчего это на флотах Российских беспримерный героизм и самоотверженность команды нередко соседствует с беспечностью, разгильдяйством, неспособностью вовремя принять правильное решение. Ведь ничего не случилось бы, обследуй загодя водолазы дно в районе якорной стоянки корабля у пятой бочки, задрай иллюминаторы в своих каютах сходившие на берег офицеры и, наконец, не внеси сумятицу в действия аварийных партий сам адмирал Пархоменко, бестолковый сын прославленного героя... Теперь же проще простого было развести руками: произошло-де как раз то, чему суждено случиться, погибших не вернёшь, не вытрешь их матерям, жёнам и невестам слёзы отчаянья и скорби. А самому Непрядову хотелось от всего этого кричать...
Вдвойне было больно оттого, что катастрофа произошла в его родном городе, о котором навсегда в памяти остались самые светлые, хотя и неясные видения раннего детства. Отчаянно думалось. да разве допустил бы такое лично он, Егор Непрядов, дай ему в эту страшную минуту адмиральское право распоряжаться судьбами многих людей. Уж он-то наверняка нашёл бы единственно правильное решение, чтобы не было причины в тайне рыть ночью экскаватором общую могилу на Братском кладбище.
Воображение рисовало ему Северную бухту и... перевёрнутую кверху днищем махину линкора, торчавшую из воды в каких-нибудь двухстах метрах от берега. Допустим, дала бы судьба право последнего выбора: стой в толпе на Госпитальной набережной, в бессильном ужасе взирая на тонущий корабль, или же сам окажись на его борту среди погибающих людей... Не задумываясь, Егор выбрал бы последний вариант. Он готов был до последнего вздоха спасать корабль или погрузиться вместе с ним в морскую пучину - лишь бы не страдать позором собственного бессилия. И не сомневался, что поступил бы точно так, как нашёл в себе силы поступить его отец...
9
Суточный наряд являлся как раз тем исключительным случаем, когда взвод в полном составе пропускал занятия. Одни заступали в караул, другие рабочими по камбузу, третьи - дневальными. А Егору Непрядову, как старшине класса и бывалому служаке, доверяли бело-голубую повязку дежурного по роте. В его подчинении оказывались три дневальных, чьи полномочия подтверждались бело-красными нарукавными повязками. Службу посменно несли в коридоре у входной двери. Подсменка обязана была поддерживать в кубриках чистоту и порядок.
Тот день, когда Непрядов очередной раз дежурил по роте, ничем не отличался от всех прочих пасмурных зимних дней, когда из-за промозглой сырости и слякоти никому не хотелось на улицу и носа показывать. Егор вразвалочку расхаживал по коридору, ощущая приятную тяжесть палаша, оттягивавшего поясной ремень у левого бедра.
