- Так и сделаем, Исидор Кондратьевич, - пообещал Егор, благодарно зажмурившись, как бы в знак своего особого расположения к боцману.
Отворив дверь, Непрядов шагнул через порог и, удивлённый, остановился. В небольшой, чисто прибранной и обставленной простенькой мебелью комнате за накрытым столом сидели, как ни в чём не бывало, Вадим Колбенев и Кузя со своей Региной Яновной. Тотчас все они зашумели и захохотали, угощая своей выдумкой.
- Не ожидал? - с довольным видом вопросил Обрезков, как только всплеск восторга и радости поутих.
- Нет слов, ребятишки! - только и мог сказать Егор, стягивая с себя шинель и вешая её в простенке за печкой на вешалку. Он по старой памяти запросто расцеловался с Региной, которая помогала ему раздеться. Потом деловито оглядел комнату. Всё прибрано, со вкусом расставлено по своим местам и овеяно теплом домашнего уюта. Именно таким он и видел в мечтах свой первый семейный очаг. У стенки добротная деревянная кровать, заправленная новеньким ватным одеялом, на окошке вышитые затейливым латышским орнаментом занавески, под ногами пёстрый половичок, создававший, по здешним понятиям, иллюзию полного семейного благополучия.
- То-то, - самодовольно напыжился Кузьма, уловив на лице Непрядова растроганное выражение. - Не имей двухсот рублей, а имей двух корешей. Это мы всё запросто.
- Не хвастай, - осадил его Вадим. - Это уж надо Регину Яновну благодарить. Она здесь во всём первая скрипка.
- Не игнорируй, замполит, - Кузя погрозил кулаком. - А кто печку побелил, кто целых три кошёлки угля приволок! Ты, что ли?
- От скромности этот бывший юноша никогда не умрёт, - Колбенев поморщился, отмахиваясь от расхваставшегося дружка.
- Эх, братишки, да что бы я тут без вас, - с душевностью признался Егор, подсаживаясь к столу. - Чем, отцы, будете угощать?
Распоряжавшаяся за хозяйку Регина Яновна сдернула со стола салфетку, под которой оказался подрумяненный пирог. Она ловко разрезала его ножом и положила всем на тарелки по большому куску.
- А теперь, корешочки, - Кузьма энергично потёр ладонями, изображая на хитроватом лице верх блаженства, - по такому случаю не грех и причаститься под "кровавую Маргариту", - достав откуда-то из под кровати заранее припасённую бутылку, он плеснул в стаканы спирт, а потом из вскрытой консервной банки добавил томатного сока. При этом ехидно покосился на Вадима:
- Товарищ замполит, вы не возражаете?
Колбенев неопределённо качнул головой, что могло означать: "разве что по такому поводу..."
И снова меж дружками-приятелями потекла задушевная беседа на излюбленную тему. Вспомнили курсантские годы, перебрали в памяти старых знакомых. Егор с Вадимом так увлеклись разговором, что не заметили, как Обрезков начал хмелеть. Регина пыталась отобрать у него стакан, но он сердито оттолкнул её руку. Вскочив из-за стола, Регина выбежала за дверь.
- Кузьма! - Колбенев хлобыстнул по столу ладонью. - Ты что себе позволяешь?!
- Не надо меня воспитывать, - огрызнулся он. - Я сам, если хочешь, кого угодно перевоспитаю.
Непрядов вырвал у Кузьмы бутылку и приказал:
- Марш за дверь! Не видишь, что жена вышла на улицу раздетая?
- А ну её... - отмахнулся Кузьма, но тем не менее всё же поднялся из-за стола.
Оставшись вдвоём, Егор и Вадим покачали головами, повздыхали, осуждая зарвавшегося Кузьму.
- Неладное у них что-то происходит, - вымолвил Вадим, как бы следуя тяготившим его мыслям. - И дело здесь не только в том, что Кузьма начал "керогазить".
- Может, в штурманах засиделся, перспективы не видит? - предположил Егор. - Вот отсюда и хочет на ком-то разрядиться. Но кто ближе, если не собственная жена - ей первой и достаётся.
- Уж под каким углом на это дело глянуть в перископ! В одном убеждён: без крепкой семьи не может быть нормальной службы. А получается, семейная обшивка у Кузьмы по всем швам трещит...
- Не паникуй, замполит. Ничего же ещё не произошло.
- Не паникую, а семафорю, пока ещё не поздно.
Непрядов понимал, что Вадим конечно же прав. Им обоим Кузьма с Региной не были чужими людьми, судьба которых могла бы не слишком волновать. Вся их жизнь представлялась чем-то вроде испечённого Региной пирога: отрежь кусок и сразу же пропадёт ощущение чего-то нерасторжимо целостного, имеющего всеродство в своей первозданной выпечке. "А впрочем, - рассудил Егор, - на то и пирог, чтобы его резать и есть - только не в одиночку..."
