По раздавшейся улице, мимо любопытных окон, свадьба мигом домчала до стоявшего на площади сельсовета. Егор вымахнул из саней и помог сойти Кате. Она взяла его под руку, горделиво улыбаясь и чуточку важничая, и они с торжественной степенностью двинулись по расчищенной в снегу дорожке к распахнутым дверям. Их ждали.
Навстречу жениху и невесте из-за стола поднялся председатель сельсовета, сухонький старичок с бородкой и в очках. Он терпеливо подождал, пока просторная комната заполнится народом, стихнет шум и лишь после этого приступил к своим обязанностям. Откашлявшись, старичок стал негромким голосом произносить напутственную речь. Говорил он долго, старательно втолковывая жениху и невесте, какую они берут на себя ответственность перед обществом, вступая в законный брак, и что значит для государства и для колхоза крепкая семья как ячейка общества. Будто во сне, прозвучало в Егоровых ушах негромко и внятно сказанное Катей "да", когда её спросили, согласна ли она стать его женой, приняв фамилию мужа. Почти невероятным казалось, что это прекрасное, в совершенстве слепленное самой природой существо, которое он совсем ещё недавно ощущал на каком-то отдалении, как бы вне себя, теперь становится неотделимой частью его собственного, Егора Непрядова, существа. Будто в нём самом прибыло её доброты, совершенства, разума. Растерянно подумалось: "Возможно ли столько счастья одному человеку! За что оно мне, за какие подвиги, которых пока нет? И всё же теперь она моя, Катя - Екатерина Тимофеевна Непрядова..."
Расписавшись на серой бумаге в толстой амбарной книге, они впервые поцеловались как муж и жена. В мгновенье всё смешалось: молодых принялись наперебой поздравлять.
Егор заметил, как в дверях, с букетом живых цветов, появилась незнакомая высокая женщина в модном пальто и огромной пушистой шапке, отчего её голова походила на распустившийся одуванчик.
- Мама... - радостно произнесла Катя и уже в следующее мгновенье кинулась навстречу вошедшей женщине.
"Вот и тёща из Ленинграда изволила прибыть", - отметил про себя Егор, пряча в снисходительной улыбке свою неловкость. Не зная отчего, но он всё же питал к ней настороженность, хотя прежде никогда и в глаза не видел.
Нацеловавшись, мать и дочь подошли к Непрядову. Светлана Игоревна, как показалось, чуть насмешливо поглядела на зятя, ожидая приветствия.
Егор молчал, немного тушуясь под её сильным взглядом.
- Так вот кто похитил мою дочь, - сказала, наконец, с лёгким вызовом, игриво негодуя.
- С её полного согласия, - нашёлся Непрядов и повинно склонил голову.
- Так и быть, прощаю, - смилостивилась Светлана Игоревна. Она привлекла Егорову голову к своим ярко накрашенным, красивым губам и чмокнула в лоб. - Только чур уважать и слушаться меня, - тотчас потребовала, лукаво погрозив пальцем, как бы намекая: "знаю вас, моряков..."
Толпа вывалила на улицу, все опять расселись по саням, и свадьба устремилась в обратный путь. В присутствии Светланы Игоревны, вальяжно разместившейся на сиденье рядом с дочерью, Непрядов какое-то время продолжал чувствовать себя не совсем удобно. Катина мать точно гипнотизировала его быстрыми, пронзительными взглядами из-под своей огромной шапки. В этих испытывающих взглядах, в манере держаться независимо и смело, как бы себе на уме, угадывалась натура далеко не сахарная. Впрочем, Егор отметил про себя, что таким, вероятно, и должен быть чего-то стоящий хирург: взглядом просвечивать пациента не хуже рентгеновских лучей...
На какое-то время Непрядов почувствовал себя одиноко, будто все забыли о нём, хотя свадьба, как полагается, шла чередом. Он помахал своему дружку, пересевшему на обратном пути в розвальни. Вадим тотчас ответил ему, что-то крича и тоже размахивая руками. Потом он спрыгнул с розвальней и, догнав санки, вскочил на задок. Друзья со смехом и подначкой поехали вместе, развлекая Катю и её в общем-то не такую уж строгую, общительную мать. Вадим и вообразить даже не мог, как нужен он был Егору в эти минуты непонятного смятения и растерянности.
Как только санки остановились около крыльца, Непрядов подхватил раскрасневшуюся на морозе, легкую, как снежинка, невесту и понёс в дом под радостные крики гостей. В сенях, как бы появившись из засады, дед тайком осенил молодых иконой и потом вдруг плеснул из сита им на голову пшеничного зерна.
