- Вы уверены, штурман? - отозвался Жадов каким-то недовольным, жестяным голосом.
Егор на всякий случай бросил взгляд на планшет и подтвердил без тени сомнения:
- Двести сорок.
Гурий Николаевич стремительно шагнул к Непрядову и, заглянув через его плечо в планшет, скомандовал:
- Ложимся на курс двести сорок один, глубина тридцать.
Егор лишь скривил губы от такой мелочной поправки. Но его самолюбие не было ущемлено больше, чем у других. Не менее придирчиво командир проверял работу помощника и едва не висел на плечах у акустика.
Давно расчёт не помнил такой напряжённой, нервной тренировки. Атаки следовали одна за другой, все более усложняясь. Сердитыми шмелями гудели приборы. От боковой панели торпедного автомата стрельбы на Егора дышало жаром, как от раскалённой дедовой печи. Хотелось глотнуть ледяной воды, вдохнуть свежего воздуха.
Без передышки работали часа два. В соседних комнатах, где тренировались расчёты с других лодок, за это время успели дважды перекурить.
- Может, прервёмся, товарищ командир, - сдержанно напомнил Теняев после очередной команды "Аппараты, пли!"
Тотчас по комнате, как бы в подтверждение этой просьбы, прошло нетерпеливое движение, будто никто уже не сомневался в согласии командира. Только Жадов будто мимо ушей пропустил слова помощника. Он подошёл к висевшей на стене классной доске и дробно постучал по ней мелом, требуя внимания. Когда все успокоились, размашисто и чётко принялся вычерчивать схему состоявшейся атаки.
- Безобразно работали, товарищи подводники, особенно во втором случае, когда противник был обнаружен на острых курсовых углах. Неоправданно медлили, теряли драгоценные секунды, в то время как необходимо действовать более слаженно, на одном дыхании.
- И всё же ситуация не из простых, - вставил помощник. - Мне кажется, поспешность могла бы пойти только во вред.
- Ну вот, - командир широко развёл руками, словно весь честной мир призывая в свидетели, - мы не торопимся, мы абсолютно никуда не спешим, как пенсионеры во дворе на лавочке. Это не атака. - Гурий Николаевич рассерженно щёлкнул мелом по доске. - Это какие-то пещерные посиделки старых дев до Рождества Христова. Вы все должны быть моими единомышленниками, соавторами будущих побед, а не бездушными статистами, отбывающими свой номер. Торпедная атака - это концентрация воли, ума, точного расчёта при интуитивном осязании всевозможных перипетий боя, - при этих словах он выразительно посмотрел на Егора. - Надеюсь, ясно, как надо действовать?
- Не совсем, - признался Егор.
- Что именно вам не понятно, мой юный штурман?
- Вы сказали, что мы все, в том числе и юные, должны быть единомышленниками...
- Не мы все - вообще, - перебил командир, - а каждый из вас - именно моим единомышленником. Единоначалие в армии и на флоте пока что, извиняюсь, не отменено.
- Но каждый солдат, либо матрос, должен знать свой манёвр.
- Обязан знать, - уточнил Гурий Николаевич. - И в этом нельзя не согласиться с вами и с Суворовым.
- Тогда какое значение лишний градус, да и то на глаз, может иметь при сближении с кораблём-целью? Разве мои расчёты неверны?
- Интуиция, мой румяный штурман. Вот когда окажетесь на моём месте поймёте.
Когда командир положил мел и принялся стирать ветошью схему атаки, никто уже не сомневался, что на этот раз командир всё же объявит перекур. Но Жадов, будто не замечая общего желания, вновь негромко и настойчиво произнёс: "боевая тревога, торпедная атака".
Непрядов с Теняевым лишь удивлённо переглянулись. И в этот момент Хуторнов схватился за живот, скорчился со страдальческой гримасой на лице.
- Что ещё такое, акустик?! - недовольно вопросил Гурий Николаевич.
- Живот, товарищ командир, не могу...
- Ну и подводнички, - изумлённо произнёс Жадов, отпуская-таки акустика небрежным взмахом руки. - Штурман, видите ли, сомневается в ком угодно, только не в самом себе, помощник недомогает в самый неподходящий момент, акустика понос пробрал... Как воевать-то собираемся, орлы вы мои бесхвостые?
Резко повернувшись, командир подошёл к окну и возбуждённо забарабанил по стеклу пальцами.
