Римини перевел взгляд с Кингдона на Лайю.
— Так что Селзнику пришлось поменять свой девиз «Селзник пикчерз» создает счастливые семьи» на другой: «Наркоманы гробят кинобизнес». — Он сказал это с лукавой ухмылкой, словно собственную остроту.
Лайя улыбнулась.
— Мистер Римини, Кингдон не наркоман.
— Рано радоваться. Пьянство тоже до добра не доведет.
Кингдон, не проронивший ни слова с самого появления Римини, уставился в свою чашку с кофе. Он думал о Тессе.
Римини ходил перед ним взад-вперед, объявляя тоном приказа:
— Больше никаких драк! Хватит разбивать машины, которые знает в Голливуде каждая собака. Никаких девочек — извини, Лайя, — по крайней мере в открытую. И никаких отлучек во время съемок в Мексике.
— В Тигуане работы осталось всего на три дня, — сказала Лайя.
— И держись подальше от бутылки, — закончил Римини, обращаясь к Кингдону. — Держись подальше от всего, кроме кинокамеры.
На следующий день Текс отвез его к месту съемок. Над грязным городишком нависли тучи, поэтому вместо трех дней пришлось остаться на целую неделю. Все это время Кингдон не получал вестей от Тессы. Каждый вечер он ложился на кровать, над которой на стене висело гипсовое распятие, и напивался до беспамятства. Здесь это законом разрешалось. Он уже отвык от пьянства, так что забыл, что такое похмелье, забыл о дрожащих по утрам руках и отвратительном настроении. Полеты в таком состоянии всегда сопровождались лукавой мыслью: «А что, если взять да и не выйти из пике?»
За эту неделю он нарушил все без исключения приказы Римини.
8
Он никогда не ездил к Тессе на «ланчии» с крошечным самолетом на радиаторе или на белом «роллс-ройсе». Он всегда приезжал инкогнито на двухместном «шевроле», который купил для слуг.
Остановив машину перед домом, Кингдон посмотрел на него через опущенное стекло. День клонился к ночи, над одиноко стоящим домиком сгущались мрачные сумерки. В Лос-Анджелес он вернулся неделю назад, значит, с Тессой не виделся уже две недели. По возвращении из Мексики Римини устроил гигантскую рекламную шумиху вокруг фильма. Тесса не могла не знать, что он вернулся. Но ни разу не позвонила. Он надеялся, ждал. Если бы мог молиться, то молился бы, чтобы услышать ее мягкий низкий голос:
— Все устроилось.
Вдруг он увидел ее в распахнутых дверях дома. Сколько времени она уже стоит там?.. С минуту они неподвижно смотрели друг на друга. Затем он вышел из «шевроле» и, прихрамывая, пошел по дорожке к дому. Она заговорила только тогда, когда он положил руку на железную калитку.
— Я не звонила твоему доктору, — сказала она.
Темные круги под глазами, ее бледное лицо уже сказали ему то, чего он не хотел слышать.
— Значит, догадка подтвердилась, — произнес он.
— Все вышло случайно, но я не жалею.
Было видно, что она с трудом удерживается от слез.
— А вот я жалею, — сказал он.
Он закрыл за собой калитку. Они снова посмотрели друг на друга. Они были похожи. Высокие, темноволосые, красивые... У обоих было несчастное выражение лица.
— Кингдон, не заставляй меня обращаться к доктору. Прошу тебя! Ты можешь настоять, но... не надо, пожалуйста!
Он ничего не обещал ей, только поцеловал. Они прошли через гостиную в спальню. Он расстегнул на ней блузку, спустил с плеч шелковые тесемки лифчика. Ее груди налились еще больше, а обычно розовые соски побледнели. Он прижался губами к маленькой родинке.
Она обняла руками его голову.
— Я боялась, что ты больше не придешь.
— Я не мог не прийти, любимая...
…Они лежали, обнявшись. Он гладил ее плечи, она целовала его пальцы.
— Я не стану принуждать тебя, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты поняла: это единственный выход.
Она отпустила его руку.
— Подумай сама, каково тебе придется, — уговаривал он ее. — Ребенок без отца! Незаконнорожденный! Подумай о себе. У тебя нет мужа. А ведь ты не какая-нибудь...
— Я уеду во Францию, — прервала Тесса.
— И вернешься месяцев через девять с младенцем на руках. Боюсь, даже дорогому дядюшке не удастся замять эту историю. Она попадет в газеты как пить дать.
— Мама тоже уезжала рожать меня в Окленд.
— Одна?
— Да.
— Почему?
— Мне так никогда и не рассказывали. Она уехала и родила меня, а потом приехал отец и спас мне жизнь. Они вернулись вместе со мной в Лос-Анджелес, и все забыли, что мама уезжала.
