Дети замирают на краю дорожки, толкают друг дружку локтями, не решаясь переступить границу поляны.
— Смотри, смотри, он опять здесь!
— Что это такое?
— Вот так штуковина!
— И как у него это получается?!
— Смотри!..
— Смотри…
Не обращая на ребятню никакого внимания, мужчина вновь отпускает игрушку. Подскакивая, она бежит по дорожке, насколько хватает бечевы — и возвращается. Всегда возвращается.
Пять пар округлившихся глазенок смотрят на это чудо.
Наконец самый смелый делает шаг вперед. Ему лет семь на вид. Белокурый, в аккуратном бархатном костюмчике, с крохотным мечом в золоченых ножнах. Маленькая рука тянется повелительно.
— Дай!
Человек безмолвно протягивает игрушку.
Ребенок бросает. Деревяшка беспомощно падает на землю. Остальные дети хихикают. Голосок — капризный, но требовательный:
— Как ты это делаешь? Покажи!
Человек пожимает плечами…
* * *
На привале, который путники сделали лишь ближе к вечеру — убедившись, что достаточно удалились от негостеприимного Церваля, — Палома была сумрачна и печальна. Приняв из рук киммерийца кружку с вином, половину пролила в костер, что-то тихо шепча при этом.
— Щенка этого что ли поминаешь? — Варвар посмотрел на нее с легким презрением, какое ему всегда внушала женская чувствительность. — И дался же он тебе?! Видит Митра — я только взглянул на него и сразу понял: не жилец… Если уж хочешь так высоко нос задирать, должен уметь и меч в руках держать, чтобы отбиться от тех, кто захочет этот нос подрезать! А у нашего петушка, кроме гонора, ничего за душой не было…
— Не скажи. Ты самого главного-то и не разглядел.
Это задело северянина не на шутку.
— О чем ты, скажи на милость?
— Да о том, что парень-то он был неплохой. Книжник, ты верно подметил, и в обычной жизни, наверняка, тихий и скромный — мухи не обидит.
— Чего же он тогда перед нами выставлялся?
— Не перед нами. То есть — не лично в нас дело. Просто у него была некая миссия. Кто-то поручил ему дело необычайной важности. Пареньку показалось — он взлетел в какие-то заоблачные сферы, вот и раздулся от гордости. Я заметила, как он то и дело косился на свой сундук. Посмотрит украдкой — и тут же плечи расправит, зубы стиснет, ну просто сам Эрмеиальд Отважный перед гирканской ордой… Так что и уважения он требовал не к себе лично — а к своему поручению. К тому, что он вез с собой. К тем людям, кто ему это доверил…
— И что же это было? Ты смотрела сверток?
— Разумеется. — Кожаную оболочку Палома срезала, едва они выехали за городские ворота. Тогда же прочитала и письмо, найденное в плаще Теренция. Вот только что это ей дало? — На, полюбуйся.
На пергамент Конан едва взглянул; хотя наемнице было известно, что ее спутник учен грамоте, однако читать он явно не слишком любил. Ладно, Паломе не составляло труда пересказать ему послание.
— Там, как видишь, нет имени адресата. И, вообще, никаких подробностей. Просто какой-то Марцелий рекомендует отрока Теренция вниманию некоего сиятельного месьора… Упомянут также скромный дар, что отрок везет с собой, но все туманно, намеками… потому он, должно быть, и хранил письмо на виду, оно явно ни для кого не представляет интереса.
— Плевать. Ты главное давай. Сверток, что я у него из сундучка выудил.
Что ж, пусть позабавится. Может, грубая мужская сила преуспеет там, где спасовал женский ум?
Плоская коробочка размером чуть поболе ладони и толщиной в два пальца была закрыта наглухо. Хуже того, не было ни щелки, ни намека на петли или замок — хоть что-то, что помогло бы ее открыть.
Поверхность, идеально гладкая, тоже не несла никаких зацепок. Ни рисунка, ни вырезанного узора, ни надписей…
— Слушай! — Конан, повертев странный предмет и так, и эдак, наконец сдался. — Похоже, это обычная деревяшка. Не знаю, конечно, на кой она парню понадобилась, но, согласись…
Наемница упрямо покачала головой.
— Если мы не способны разгадать секрет, это еще не значит, что секрета не существует. Потряси ларец — и прислушайся.
С выражением недовольства и сомнения варвар повиновался… и брови его поползли вверх.
— Там что-то шуршит! Или гремит… не пойму. В общем, что-то там есть внутри!
