Я заскрипел зубами.
— Как это, детка?
— Наше правительство. Они…
— Они представляются великими людьми, — почти зашипел я. — Но предают простых людей из-за явной глупости или алчности, потому что схватили барыш, затаив дыхание. А публичное разоблачение следует только после какого-нибудь шантажа или вымогательства. Нет, милая, такие ребята, как я, должны быть здесь. Мы существуем с давних пор и не собираемся оставлять свои позиции. Если один уходит, его место занимает другой, но всегда есть кто-нибудь, кто делает настоящую политику, прикрывая масляные рожи маскирующихся привлекательными титулами правительственных чиновников. Люди-то видят их насквозь. Они не избраны, а назначены на ключевые посты, в результате чего мы в очередной раз имеем новое псевдоправительство, функционирующее на основе коллегиальной политической философии или теории какого-нибудь невразумительного политика «красного оттенка» с диктаторскими замашками, надеющегося когда- нибудь управлять миром. Ты хочешь, чтобы я назвал имена? Черт. Могу назвать тебе сразу не менее пятидесяти твоих и моих соотечественников. У тебя волосы встанут дыбом от того, что знаю я и что должны знать люди. Но в целях самосохранения сильные мира сего держат этих деток под крышкой, с небольшим нажимом, с обещаниями то того, то другого. Так обдумай все. Ты знала об этом и раньше. По крайней мере, мы чертовски одарены в своем роде и делаем такие вещи, которые никто делать не может. Мы не страдаем излишней утонченностью, не боимся потерять работу… и нас не очень беспокоит, что думают по поводу нас другие.
Рондина выслушала меня все с тем же выражением лица.
«Возраст, — подумал я, — ей надо было бы побывать там во время войны. Она была слишком молода в то время, чтобы понять, что в действительности значат убийство и работа агента, а не испытав на себе, не сможешь этого по-настоящему узнать. Ты должен оценить значение смерти и встречаться с ней время от времени, пока не станешь бессердечным. Ты должен держать смерть в руках и умертвить противника, чтобы остаться живым самому… С каждым разом становится легче, и ты начинаешь разбираться в путях этого сумасшедшего мира. Ты превращаешься в опасного противника и можешь действовать в экстремальных обстоятельствах независимо от того, чего это тебе стоит».
Ничего этого я не сказал вслух, но Рондина почувствовала и поняла все без слов. Ее глаза, казалось, что-то искали в моих, и найденное удовлетворило ее. Постепенно ее лицо расслабилось и вновь стало классически красивым. Я снова ощутил теплую волну, поднявшуюся в моем желудке.
— Извини, — сказала она просто.
— Забудь об этом. — Я усмехнулся. — Это для тебя новая игра, а я старый солдат.
Она улыбнулась, блеснув белоснежными зубами.
— Ты забываешь, Тайгер. У меня тоже есть опыт. Дважды до этого…
Да, я помнил слепящий взрыв… выражение ее лица… В последний раз рядом со мной она участвовала в смертельной игре.
— Забудь и это.
— Я должна?
Я внимательно посмотрел в ее лицо, прищурил глаза и сказал:
— Нет… может, и лучше, что ты помнишь, в конце концов. Это поможет тебе быть собранной.
Мейсон ожидал меня в аэропорту Ньюарка в самолете Ф-51, заправленном и с работающими двигателями. Пока он выруливал на взлетную полосу, я поудобней устроился на заднем сиденье, а чемодан поставил на место, предназначавшееся для пулемета 50-го калибра. Десятью минутами позже мы поднялись в небо и взяли курс на юг на высоте восемь тысяч метров над равниной Нью-Джерси. Мы сели для заправки в Южной Каролине, и через двадцать минут снова были в небе. Через час десять минут наш самолет приземлился немного южнее О-Галли и был отведен в транзитный ангар.
Меня ожидал заранее заказанный мной автомобиль. Я сел в него, сказав Мейсону, чтобы он был наготове в любое время. Он ухмыльнулся, кивнул головой и отправился на поиски холодного пива. Я не спрашивал дорогу в мотель, где для меня был заказан номер, доехал до города, нашел его недалеко от пляжа и зарегистрировался как Т. Марвин из Нью-Йорка. Кроме Ньюаркского контрольного центра и Эрни Бентли никто не знал, где я остановился, и мне хотелось, чтобы так было как можно дольше.
