Естественно, что славянизмы в составе русского языка всегда существовали наряду с исконными элементами, восходящими к общеславянскому языку, новообразованиями древнерусской эпохи, а также заимствованиями.
Если в Древней Руси было два языка — церковнославянский и древнерусский, то почему сейчас существует единый русский литературный язык и в каком отношении он находится к древнерусскому и церковнославянскому? Чтобы полностью ответить на этот вопрос, надо обратиться к истории устного и письменного языка России с XVIII по XX в., к истории языка России нового времени — эпохе формирования русской нации и развития русского национального языка. Мы же ограничились описанием языка Древней Руси. Отметим лишь, что соотношение книжного и народного было неодинаково в различных жанрах письменности нового времени у разных писателей. Русский литературный язык совершенствовался и стабилизировался в произведениях М. В. Ломоносова, А. Д. Кантемира, А. П. Сумарокова, Н. И. Новикова, Д. И. Фонвизина, Г. Р. Державина, И. А. Крылова, Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина. В этот период продолжался начавшийся уже в древнерусском языке процесс урегулирования отношений между элементами разговорной речи и церковнославянского языка. Именно в новое время окончательно определилась судьба членов таких пар, как блато — болото, град — город, злато — золото, брег — берег, нощь — ночь и т. п. (14, 47), завершилось размежевание значений слов типа прервать — перервать, оградить — огородить. Многие славянизмы получили новые, «мирские» значения. Заимствованные слова, широким потоком влившиеся в язык эпохи Петра I, затем подверглись постепенному отбору: часть их быстро вышла из употребления (аттенция — «внимание», консидерация — «уважение», эстима — «почтение», офрировать — «предложить» и т. п.), но другие сохранились до настоящего времени (администратор, бухгалтер, министр, верфь, физика, материя, тротуар, дуэт, конфисковать, претендовать, афишировать и др.). Словарный состав языка обогащается словами (иногда созданными по модели иноязычных слов), относящимися к самым различным областям общественной жизни и культуры: будущность, изобретательность, образованный, влюбленность, вольнодумство, картинный, отношение, первоклассный, промышленность, личность, взыскательность; предрассудок (калька с франц. prejuge), предмет (лат. objectum), вменяемость (франц. imputabilite), влияние (франц. influence), изысканный (франц. recherche) и др. В повседневном литературном употреблении постепенно закреплялись бывшие просторечные слова и выражения (потакать, невмочь, исподтишка, ломать голову, куры не клюют, повесить нос и др.), а также некоторые элементы деловой речи (учинить, дело, бумага, таможенный осмотр и др.).
Церковнославянский язык, как уже говорилось, постепенно ограничивал сферу своего применения в письменности. Этому существенно способствовало «обмирщение» общественной жизни и культуры в эпоху Петра I. В дальнейшем все сильнее чувствуется осторожное и внимательное отношение к употреблению архаичных славянизмов в литературных произведениях. М. В. Ломоносов в своей стилистической теории исключал «весьма обветшалые славенские речения» даже из «высокого штиля». Особенно решительно ограничили использование славянизмов Н. М. Карамзин, ориентировавшийся на разговорный язык высших кругов общества, а затем А. С. Пушкин, которому удалось дать такие образцы соединения славянизмов с народно-разговорными элементами, которые оказали решающее влияние на выработку устойчивых норм русского национального литературного языка.
Ученые и писатели XVIII и XIX вв., как правило, рассматривали «славенский» язык как нечто отличное от русского литературного языка. Они говорили об использовании элементов «славенского» языка в русском литературном языке, но никогда (если не считать «архаистов» вроде А. С. Шишкова и его единомышленников) не отождествляли русский литературный язык с церковнославянским. Приведем лишь высказывания А. А. Бестужева-Марлинского и А. С. Пушкина.
«Язык славенский служит теперь для нас арсеналом: берем оттуда меч и шлем, но уже под кольчугой не одеваем героев своих бычачьей кожею, а в охабни рядимся только в маскарад. Употребляем звучные слова, например,
