Все люди заслуживают спасения, но, как я уже сказал в предыдущей главе, бессмертия заслуживает прежде всего и главным образом тот, кто страстно и даже вопреки разуму этого хочет. Один английский писатель, который берет на себя роль пророка - что в его стране не редкость, - Уэллс{233}, в своей книге Предвосхищения, говорит нам, что «деятельные и способные люди, к каким бы религиозными конфессиям они ни принадлежали, в настоящее время на практике склонны совершенно не принимать во внимание (to disregard... altogether) вопрос о бессмертии души». Поскольку религиозные верования этих деятельных и способных людей, о которых говорит Уэллс, как правило, иллюзорны, то и их жизнь, если они хотят положить в ее основу религию, оказывается иллюзорной. Но возможно, по сути дела, то, что утверждает Уэллс, не так истинно, как это ему и многим другим представляется. Эти деятельные и способные люди живут в обществе, которое впитало в себя христианские принципы, они живут под защитой определенных социальных институтов и чувств, выработанных христианством, и вера в бессмертие души в их душах является как бы подземной рекой, которую не видно и не слышно, но воды которой орошают корни поступков и намерений этих людей.
Надо признать, что, строго говоря, нет более прочного основания нравственности, чем фундамент католической морали. Цель человека - вечное блаженство, которое состоит в видении Бога и вечном наслаждении Богом. Однако, именно в поисках путей, ведущих к этой цели, человек сбивается с пути истинного; ибо когда достижение вечного блаженства ставится в зависимость от того, верят или нет в то, что Дух Святой исходит от Отца и Сына, а не только от Отца, или от того, был ли Иисус Богом, от вопроса о единстве ипостасей, или даже от того, существует ли Бог, то в результате, как бы мало мы об этом ни задумывались, получается нечто несообразное. Человеческий Бог - единственный Бог, какого мы можем себе представить, - никогда не отрицал того, что верить в Него головой невозможно, и не в голове, но в сердце своем говорит безбожник, что Бога нет, то есть, что он не хочет, чтобы Он был. Если какая-нибудь вера и может быть связана с достижением вечного блаженства, то это вера в само вечное блаженство и в то, что оно возможно.
И станем ли мы повторять слова предводителя педантов о том, что мы пришли в этот мир не для того, чтобы быть счастливыми, а для того, чтобы исполнить свой долг{234}? (Wir sind nicht auf der Welt, um glucklich zu sein, sondern um unsere Schuldigkeit su tun) Если в мире мы находимся для чего-то - um etwas, - то откуда же может взяться это для, если не из самой сущности нашей воли, которая в качестве конечной цели требует счастья, а не долга? Если же этому для хотят придать другое, объективное, как сказал бы какой-нибудь педант-садуккей, значение, то тогда придется признать, что объективная реальность, которая осталась бы, даже если бы человечество исчезло, столь же безразлична к нашему долгу, как и к нашему счастью; она так же мало зависит от нашей морали, как и от нашего счастья. Я не думаю, чтобы Юпитер, Уран или Сириус изменяли траекторию своего движения скорее в зависимости от того, исполняем ли мы свой долг, нежели от того, счастливы мы или нет.
Педантам все эти рассуждения должны казаться смешной банальностью и поверхностным суждением дилетанта. (Интеллектуальный мир делится на два класса: дилетанты, с одной стороны, и педанты - с другой.) Что поделаешь! Современный человек покоряется рациональной истине и тому, что уже неспособен охватить культуру в целом, если не верите, посмотрите, что говорит об этом Виндельбанд{235} в своем исследовании о судьбе Гельдерлина{236} (Прелюдии, I). Да, эти культурные люди покоряются, но все еще остаемся мы, все те бедные дикари, которые не могут покориться. Мы не подчиняемся идее согласно которой мы должны будем когда-нибудь исчезнуть, и Критика великого Педанта не приносит нам утешения.
Разумны, но не более того, слова, произнесенные Галилео Галилеем: «Быть может, кто-то скажет, что самой жестокой болью является та боль, которую мы испытываем, расставаясь с жизнью, но я скажу, что эта боль - наименьшая; ведь тот, кто лишается жизни, лишается в то же самое время возможности сетовать уже не только на эту, но и на любую другую потерю». Изречение юмористическое, - не знаю, сознавал это Галилей или нет, - но вместе с тем трагическое.
