— Деточка, у тебя на личике написано такое отчаяние, что, я боюсь, что ты либо окончательно загубишь обивку дивана, протерев ее до дыр. Либо лопнешь от неутоленного любопытства, так же испортив милую моему сердцу обивку. Что же тебе покою не дает, малышка?
Я недовольно скривилась. Как с пятилетней право слово. Но если приглядеться, то мои восемнадцать с его высоты в сто тридцать лет и кажутся пятью. Ладно, прощу. Не буду закатывать скандалы с битьем об пол и фонтанами слез от несправедливости жизни, а то, правда, буду как маленькая. Вопрос важнее. И не стесняясь более ничего, я выдала:
— А к какой расе относится ваш сын? Ведь смешение крови вампиров и оборотней в пропорции один к одному, дает любопытный результат.
Супруги переглянулись — их явно озадачил мой вопрос. Мужчина пожал плечами, предоставив право ответа жене. Но она не ответила, а сама задала встречный вопрос.
— А как ты думаешь?
Ну, смотрите, сами напросились. И я начала рассуждать, опираясь на бездну информации по данному вопросу, хранимой в голове (был у меня такой период в жизни, когда я активно увлекалась этой темой, с подачи одной своей подруги для которой «вампирский вопрос» и все что с ним связно хоть как-то — больной мотив):
— Скорее всего, ваш сын унаследовал способность отца менять облик с человеческого на… эээ… нечеловеческий скажем так. Внешний вид второй ипостаси завит от того, чья же кровь оказала чуть более сильное воздействие. Две жажды — крови и плоти — столкнувшись в одном теле, не уничтожили друг друга, а ослабили, сведя необходимость своего потребления к минимуму и давая возможность утолять голод простой человеческой пищей. Пропала или не появлялась вообще боязнь солнечного света, но привязка к лунным фазам хоть и слабая, но осталась. Сильно возросла регенерация — его не может убить и кол в сердце, но раны от огня все же заживают долго и болезненно. На счет силы, ловкости и скорости я и не говорю — они поднялись на недосягаемую высоту. Явно должна быть способность к полетам без помощи магии, умение общаться с животными, мощнейшая телепатия и эмпатия и, конечно, пресловутый звериный нюх. Я почти уверена, что ваш сын единственный представитель этого нового вида. Возможно, до него такие особи и появлялись на свет, но чрезвычайно редко. Как мне думается вампиры и оборотни хоть, и не ненавидят друг друга в вашем мире, но не жаждут идти на более тесный контакт. Случаи рождения дампиров и то можно, наверное, встретить чаще.
С каждой моей фразой лица сидящих напротив меня все больше вытягивались и темнели. На них читались недоумение, неверие, любопытство и весьма неприятный для меня страх. Первым на этот раз опомнился Верих и суховато осведомился:
— И откуда у тебя такие познания в этом вопросе? У вас, что — это общедоступная информация?
Я постаралась сдержать стремящуюся на губы улыбку. Она была бы сейчас неуместна. Весьма.
— Много читала в детстве. — Такой ответ общественность категорически не понравился, и я его постаралась развернуть. — Одно время я весьма увлекалась этой темой и прошуршала все возможные источники информации. И избегая дополнительных вопросов, я сообщаю, что в моем мире есть только легенды о существах подобных вам и подавляющее большинство в обществе считает их простыми элементами фольклора. Тех же, кто утверждает их реальность, и правдивость считают чокнутыми и психами. А изучала я все это только потому, что пыталась получить ответы на серию вопросов «А что если…». И из солидарности с подругой, которая пытается отнести себя к тем самым «психам».
Долго после моих слов в комнате стояла полнейшая тишина. Мне казалась, что мои приемные родители мысленно переговариваются между собой, но все мои попытки пробиться к ним (к тому времени я основательно поднаторела в ментальных техниках) встречали глухой ментальный щит. Закончив недоступные для меня разговоры, они обратили на меня немного виноватые лица.
— Прости, за наши сомнения. Просто когда кто-то говорит о твоем ребенке то, что ты тщательно скрываешь даже от него самого, здравый смысл испаряется, и ты перестаешь что-либо понимать. — Голос у Вестии и, правда, виноватый.
