Доктор: Ну, с этим мы вам сможем помочь.
Пациентка: Да… Но пока ничего такого не было (плачет).
Доктор: Не было – значит, будет. Для этого мы здесь и находимся.
Капеллан: Хотите сказать, что никто не приходит, когда вы нуждаетесь в помощи? Это так?
Пациентка: Если только иногда. Я уж говорила – если ты болен, все стараются держаться подальше. Понимаете, всем кажется, что тебе просто не захочется общаться. А ведь когда рядом кто-то есть – все не одна, пусть и не можешь поддержать разговор. Я имею в виду – когда приходят посетители. Если посетитель видит, как тебе плохо, и не против помолиться, достаточно тихо прочитать вместе «Отче наш». Я ведь по нескольку дней не могу этого сделать, начинаю первую строчку, а дальше все плывет… Вы мне напомнили кое-что важное. Знаете, когда ты ничего не можешь дать людям, они тебя покидают. Да если бы я только могла! Почти никто не понимает, как мне требуется общение!
Доктор: Да, с вами нельзя не согласиться (далее неразборчивый обмен репликами).
Пациентка: Когда у меня не было смертельной болезни, я многое получала от других. Многое, только тогда мне это было не так нужно.
Доктор: Нужда в общении всегда возрастает, когда сам лишаешься возможности отдавать себя людям.
Пациентка: Вот именно. Каждый раз, когда болезнь дает о себе знать, я начинаю волноваться насчет денег, думаю, сколько это будет стоить. Опасаюсь, что потеряю работу после того, как вернусь из больницы. Всегда переживаю, что вот слягу и буду тогда зависеть только от других. Каждый раз что-то новое, каждый раз новые тревоги.
Доктор: У вас есть жизнь и за пределами больницы. Следите за событиями? Я ведь ничего не знаю о том, как вы живете. Что будет, если вы не сможете работать? Поможет ли вам церковь или начальство на работе? Семья? Кто-нибудь сможет поддержать вас?
Пациентка: О, ну конечно! Я три раза лежала в нашем госпитале. Как-то ночью были такие боли, что я начала задыхаться. Побежала вниз, постучалась к одной из сестер. Она впустила меня, сделала укол. После этого они решили оставить меня в лазарете, в монастырском лазарете. Туда могут заходить только монахини. Ужас как тоскливо, просто жуть! Ни телевизора, ни радио – такие развлечения ведь не для нас. Лишь иногда, в учебных целях. Но когда вокруг ни души, я бы не отказалась и от телевизора. Увы, запрещено. Поговорила на эту тему с врачом, и он согласился отпустить меня, как только боли пройдут. Понял, что психологически я нуждаюсь в обществе других людей. Когда могу зайти в свою келью, полежать, несколько раз переодеться в течение дня, сходить на трапезу – уже чувствую, что жизнь продолжается. Не так одиноко. Частенько бывает, что сижу в храме, а молиться не могу, потому что мне нехорошо. А все же люди вокруг, понимаете?
Доктор: Конечно. Почему вас так страшит одиночество? Как вам кажется?
Пациентка: Не совсем так. Не думаю, что страшит – ведь иногда случается, что хочется побыть одной. Я не то имела в виду. Просто… когда такая ситуация – сложно самой себе помочь, а тут еще все тебя бросают… Если я в порядке – бывает, что мне никто не нужен. И ничего особенного тут нет. Но это не то же самое, что умирать в одиночестве, мучиться от боли. Волосы рвать на себе хочется! Перестаешь даже душ принимать, ведь это требует таких усилий. Вроде как потихоньку теряешь человеческий облик.
Капеллан: Я думаю, наша пациентка стремится сохранить чувство собственного достоинства. И будет делать это, пока есть силы.
Пациентка: Да, верно – но когда я одна, это не всегда получается.
Доктор: Знаете, вам удалось сформулировать то, чем мы здесь занимаемся уже целый год и чего так упорно стараемся добиться. Действительно, вы это только что сказали.
Пациентка: Хочется просто оставаться личностью.
Доктор: Я бы сказала – человеком.
Пациентка: Да-да. Могу еще кое-что рассказать. В прошлом году меня выписали. Пришлось добираться до дома, до нашего госпиталя в коляске, потому что я тогда сломала ногу. Сложный перелом. Добрые люди помогали, подталкивали коляску. Только они довели меня до отчаяния – везли туда, куда хотелось им, а не туда, куда мне было нужно! А куда мне нужно – я не всегда могла сказать. Я бы скорее сама толкала коляску и изуродовала себе руки, чем стала говорить кому-то, что мне хочется в туалет! А они бы ждали меня под дверью, пока я справлюсь? Понимаете? Может, меня и считают независимой, но это не всегда так. Мне важно сохранить достоинство, потому что его невольно могли нарушить. Думаю, когда мне действительно требуется поддержка, я от нее не откажусь, как тогда с туалетом. Просто… иной раз помощь, которую тебе готовы оказать, создает неудобства. Понимаете? Люди добры, готовы помочь, только иногда не дождешься, чтобы тебя оставили в покое. Например, есть у нас в обители одна сестра. Обо всех заботится, всегда предложит подсобить, а когда приходится отказываться, обижается, словно ее оттолкнули. Я чувствую себя в таких случаях виноватой. Знаю, что она ходит с корсетом для позвоночника. У нас в основном в лазарете работают пожилые сестры. Сами здоровьем похвастаться не могут, многим за семьдесят. Как их о чем-то просить? Встаю, сама регулирую наклон кровати. Бывает, сестра с корсетом предлагает помощь. Если откажусь – конечно, она подумает, что ей не доверяют именно как медсестре. Что делать? Остается молиться, чтобы она не пришла на следующий день с рассказом, как провела бессонную ночь из-за болей в спине. Я же буду себя за это винить!
