Из «Ветчины на ржаном»[92]
Однажды, совсем как в начальной школе, как это было с Дейвидом, ко мне прилип мальчик. Он был мал и худ, а на макушке у него почти не росли волосы. Парни дразнили его Лысым. На самом деле его звали Илай Лакросс. Мне нравилось его настоящее имя, а вот сам он не нравился. Он ко мне просто приклеился. Такой жалкий был, что я просто не мог сказать ему: вали отсюда. Как дворняга, которую морят голодом и пинают. Однако таскаться с ним повсюду мне было неприятно. Но поскольку я знал, каково бывает дворняге, то и разрешал ему околачиваться рядом. Почти в каждой фразе он употреблял по матерному слову, хотя бы одно, да только все это притворство, крутым он не был, он боялся. Я не боялся, но в голове у меня был кавардак, поэтому парочкой, наверное, были мы что надо.
Каждый день после школы я провожал его домой. Он жил с матерью, отцом и дедушкой. Их домик стоял через дорогу от скверика. Мне нравился этот район, там были громадные тенистые деревья, а поскольку некоторые говорили мне, что я урод, я всегда предпочитал солнцу тень, тьму свету.
В наших прогулках домой Лысый рассказал мне про своего отца. Тот был врач, преуспевающий хирург, но лицензию свою потерял, потому что пил. Однажды я встретил отца Лысого. Он сидел на стуле под деревом, просто сидел и все.
– Пап, – сказал Лысый. – Это Генри.
– Здравствуй, Генри.
Мне напомнило, когда я впервые увидел своего деда – тот стоял на ступеньках его дома. Только у отца Лысого волосы были черные и черная борода, а вот глаза такие же – яркие и сияющие, так странно. И вот Лысый – его сын, а вообще не светился.
– Пошли, – сказал Лысый, – за мной иди.
Мы спустились в погреб, под домом. Там было темно и сыро, и мы постояли немного, пока глаза не привыкли к сумраку. Потом я различил несколько бочек.
– В этих бочках полно разных видов вина, – сказал Лысый. – У каждой бочки есть краник. Хочешь попробовать?
– Нет.
– Валяй, просто глоток, к черту, попробуй.
– Зачем?
– Ты считаешь себя чертовым мужчиной или как?
– Я крутой, – ответил я.
– Тогда, блядь, бери и пробуй.
Вот этот малыш Лысый на слабо меня берет. Не вопрос. Я подошел к бочке, пригнул голову.
– Поворачивай этот чертов кран! Открывай свой чертов рот!
– А тут пауки водятся?
– Давай! Валяй, черт бы тебя драл!
Я подставил рот под кран и открыл его. В рот мне потекла пахучая жидкость. Я выплюнул.
– Не ссы давай! Глотай, какого хрена!
Я открыл кран и рот открыл. Попала вонючая жидкость, и я ее проглотил. Я завернул кран и выпрямился. Думал, меня сейчас стошнит.
– А теперь ты попей, – сказал я Лысому.
– Еще б, – ответил он, – я не боюсь, блядь!
Он влез под бочку и хорошенько глотнул. Такой щегол меня не перещеголяет. Я залез под другую бочку, открыл ее и глотнул. Встал. Мне начало хорошеть.
– Эй, Лысый, – сказал я, – а мне нравится.
– Ну, бля, так еще попробуй.
Я попробовал еще. На вкус становилось лучше. Мне становилось лучше.
– Эта дрянь – твоего отца, Лысый. Мне не положено все выпивать.
– Ему наплевать. Он бросил пить.
Никогда не бывало мне так хорошо. Лучше, чем мастурбировать.
Я пошел от бочки к бочке. То было волшебство. Почему мне никто раньше не сказал? Вот с этим жизнь замечательна, человек совершенен, ничто его не достает.
Я выпрямился и посмотрел на Лысого.
– А где твоя мать? Я твою мать выебу!
– Я тебя убью, сволочь, не лезь к моей матери!
– Сам же знаешь, Лысый, я тебе рожу начищу.
– Да.
– Ладно, мать твою трогать не буду.
– Тогда пошли, Генри.
– Еще глоточек…
Я подошел к бочке и глотнул хорошенько. Затем мы поднялись по лесенке из погреба. Когда вышли, отец Лысого все еще сидел на своем стуле.
– Вы, мальчики, в винном погребе были, э?
– Да, – ответил лысый.
– Рановато начинаете, нет?
Мы не ответили. Дошли до бульвара и вместе с Лысым заглянули в лавку, где торговали жевательной резинкой. Купили ее несколько пачек и набили себе рты. Он беспокоился, что мать узнает. А я ни о чем не беспокоился. Мы сели на скамейку в скверике и жевали жвачку, и я подумал: ну вот, теперь раз я что-то нашел, нашел я такое, что мне поможет, долгое время еще будет помогать. Трава в скверике выглядела зеленее, скамейки в скверике лучше смотрелись и цветы сильнее старались. Может, штука эта для хирургов и не полезна, но кому надо быть хирургом, с теми изначально что-то не так.
