Упомянутая выше беседа Павла с Луневым в больнице была прервана приходом больничного служителя; служитель закричал на Лунева, чтобы тот поскорее убирался прочь, так как время, назначенное для свидания с больными, уже прошло. Лунев, озлобленный, медленным шагом пошел к выходу. Проходя мимо служителя, он спокойно и злобно сказал: «Не рычи, солдатишко, а то я скажу тебе: цыц, собака!» Служитель вдруг остановился, а Лунев быстро пошел вперед, ощущая острое удовольствие оттого, что обругал человека.
Лунев, удрученный тяжелой судьбой Маши, неподвижно и задумчиво сидел перед открытым окном. Из окон противоположного дома неслись веселые крики, пение, смех. Лунев, исполненный злобы и негодования, смотрел на эти окна и думал о том, что хорошо было бы бросить в одно из окон увесистый булыжник или же выстрелить дробью в веселящихся людей. «Он представил себе испуганные, окровавленные морды, смятение, визг и – улыбнулся со злой радостью в сердце» [23] .
И часто героям г. Горького удается утолить чувство этой «злой радости» оскорбленного сердца. В поэме «Двадцать шесть и одна» [24] горничная Таня обманывает ожидания пекарей, свято веровавших в ее чистоту и целомудренность: она отдается проходимцу-солдату. Пекаря окружают ее, в то время как она идет по двору, опьяненная счастьем любви, сияющая, радостная.
«Мы, – рассказывает автор, от имени которого ведется повествование, – не могли перенести этого спокойно. Все сразу мы бросились… засвистали, заорали на нее злобно, громко, дико. Она вздрогнула, увидав нас, и стала, как вкопанная… Мы окружили ее и злорадно, без удержу, ругали ее похабными словами, говорили ей бесстыдные вещи.
Мы делали это не громко, не торопясь, видя, что ей некуда идти, что она окружена нами и мы можем издеваться над ней, сколько хотим. Не знаю почему, но мы не били ее. Она стояла среди нас и вертела головой то туда, то сюда, слушая наши оскорбления. А мы – все больше, все сильнее бросали в нее грязью и ядом наших слов… Мы мстили ей, ибо она ограбила нас…» [25]
Картины подобной «злорадной» мести г. Горький особенно любит рисовать. Вспомните, например, описание того, как арестанты бьют своего товарища, который загубил их общего любимца – котенка («Зазубрина»). Вспомните также, как обитательницы дома терпимости мстят своему мучителю, Ваське Красному [26] , который попал под конку и лежит с переломленной ногой на постели.
«Они прыгали вокруг его кровати и щипали, рвали его за волосы, плевали в лицо ему, дергали за больную ногу. Их глаза горели, они смеялись, ругались, рычали, как собаки, их издевательства над ним принимали невыразимо гадкий и циничный характер. Они впадали в упоение местью, дошли в ней до бешенства. Все в белом, полуодетые, разгоряченные толкотней, они были чудовищно страшны» [27] .
Так «мучают» герои г. Горького своих недругов и врагов. Но они не ограничиваются этим, их «оскорбленное» сердце заставляет часто их отравлять «ядом обиды» душу и тех, кто им близок и дорог.
Лунев приходит на свидание с Олимпиадой после того, как задушил купца. Олимпиада предупреждает его о том, что, по всей вероятности, его позовут к следователю; она просит Илью заявить, что он не только не видел никогда Полуэктова, но даже и не слышал об ее связи с купцом. И Лунев почувствовал, что «в нем играет что-то жгучее и приятное. Ему казалось, что Олимпиада боится его; ему захотелось помучить ее, и, глядя в лицо ей прищуренными глазами, он стал тихонько подсмеиваться, не говоря ни слова».
Лунев пробирается на чердак, где жила Матица [28] . Им овладевает робкое чувство страсти; ему хочется обнять и целовать Матицу. Но Матица сидит равнодушная, бесстрастная и «каким-то деревянным голосом» ведет разговор о «посторонних» предметах. Илья приходит в негодование. Он начинает оскорблять Матицу, упрекать ее за легкомысленный образ жизни, за то, что она и людей, и Бога обманывает. Затем он быстро уходит из ее комнаты, резким движением сорвав дверной крючок, и громко хлопнув дверью. «Он чувствовал, что жестоко обидел Матицу, и это было ему приятно, от этого и на сердце стало легче и в голове ясней. Спускаясь с лестницы твердыми шагами, он свистал сквозь зубы, а злоба все подсказывала ему обидные и крепкие, камням подобные слова» [29] .
