О Лермонтове - страница 116

Шрифт

Интервал

Отторгнуть нам грозящий камень.

Но друг! есть неба дар святой!

Он никогда не изменяет!

Да будет он твоей красой

И радостью всегда сияет!

И охладеет жар любви,

И радость от очей умчится,

И страшная печаль души

С тобой надолго породнится.

Она не скована землей;

Ты ризу в прах земную

Она туда же, за тобой,

В страну небес святую!

Иероним Вальтер фон Кронек.

1826 года декабря 17 дня.

Москва.

Пансион.

Н. Н. Колачевский — Н. А. Степанову

27 декабря 1827 года, Москва

1827 года декабря 27. Москва Милостивый государь Николай Александрович!

Как мне пред вами извинить

Мое столь долгое молчанье?

Экзамен наш не оправданье;

Других же нет причин. Бранить

Меня вы вправе совершенно.

Уж больше месяца, как я

Не отвечаю на бесценный

Подарок ваш; а так друзья

Не делают — винюсь, как может

Виниться тот, кто уличен

Уже в вине и не поможет

Кому напрасный вопль и стон

Смягчить карающий закон.

Винюсь еще. Но до поэта

Черед доходит наконец:

Каких чудес нам ждать от света,

Когда поэт такой же льстец —

А, может быть, еще и боле,

Чем лучший шаркатель двора,

Дитя, спеленутый в неволе!

Поэт в движение пера

Переливает пламень чувства;

В нем говорит одна душа,

Без принужденья, без искусства,

Свободной гордостью дыша.

А вы… Что если и Климене

Все ваши клятвы лесть одна? —

Беда прекрасной: к их измене

Она готовиться должна.

Нет! Невозможно! Столько чувства,

Огня любви, борьбы страстей

Не может быть игрой искусства!

Один крылатый чародей

Умел восторгами святыми

Поэта душу подарить

И мог чертами огневыми

Их на бумагу перелить.

Любовь, поэзия и дружба —

Три нераздельные сестры!..

Скажите мне, что ваша служба?

Ужель еще до сей поры

Вы не наскучили деревней,

Однообразной тишиной,

Соседей пестрою толпой,

Их жизнью, их одеждой древней,

Их разговором, дочерьми,

Старинной службой, лошадьми,

Екатерининскою модой,

Борзой и гончею охотой

Et caetera, et caetera.

Я вам мой «Вечер» посылаю,

Он вам заменит вечера

Соседей ваших — и желаю

От всей души, чтоб так же он

Вам мог доставить сладкий сон.

Передо мной «Освобожденный

Иерусалим». Мне подарил

Его сам Раич и просил

Меня сказать творцу Климены

Его поклон. Я прочитал

Ему стихи: напрасно б стал

Я говорить, с каким вниманьем

Он слушал их, как расхвалил

Он ваше милое посланье,

Какое сделал предсказанье

И как меня благодарил.

Все досказал. Простите, будьте

Меня довольнее судьбой,

Пишите чаще — не забудьте

Того, кто предан вам душой.

Колачевский.

NB. Я с первой почтой от Поэта

Жду и пиэсы, и ответа

Не в низкой прозе, но в стихах.

Скажу о наших вам делах:

Экзамен кончен, ждем Совета,

Не знаю, будет ли концерт,

Но мне изо всего четыре —

Ура! На пансионском пире

Отпировали мы семь лет!

Н. Н. Колачевский — Н. А. Степанову

4 июня 1827 года, Москва

1827 года июня 4. Москва

Милостивый государь

Николай Александрович!

Много, весьма много виноват перед вами, целый месяц не отвечая на письмо ваше; но не я, а проклятое секретарство, которым меня наградили в нашем собрании, этому причиной. В вашем бесценном для меня письме вы, кажется, решились писать только обо мне, а о себе ни слова: упрекаете меня в лести и платите тою же монетою вдесятеро; радуетесь моему счастию, лишая меня наслаждения радоваться вашему. Скажу словами поэта: такая скрытность много меня огорчила; она разрывает крепкие узы дружбы, она отравляет ее или исчезает при одном появлении этого райского жителя. Половина письма моего состоит из одних упреков — чувствую! — но кто этому причиной? Пишите, ради бога, как проводите вы время? Думаете ли схоронить вашу молодость под пулями или, что еще ужаснее, под красным сукном Сената? Нет! пощадите цветок сей, привыкший к пламенным лучам поэзии! не отрывайте его от любимой почвы, не переносите на почву, ему чуждую! будьте тем, чем были вы прежде, — будьте поэтом, добрым, беспечным, чуждым ничтожных замыслов честолюбия! Поверьте мне, тысячи благ заменят вам мундир гвардейца или ключ камергерский; но ничто не заменит поэзии, с ее светлым вдохновением, пламенным восторгом, ясною верою в прочную будущность, чистыми надеждами, райскими мечтами. Она одна набрасывает цветы на бесплодную, бесконечную степь нашей жизни; одна разделяет с нами то, чего не могут разделить люди, облегчает наше сердце и взором, полным любви и блаженства, указывает нам на небо. Простите! Старая песня; но я люблю повторять ее! Не буду скрытен, как вы, — и скажу вам о себе все, что только знаю. Стихов моих «Видение Рафаэля» на акте не читали, потому что Мерзляков нашел их противными нравственности безнравственных наших архиереев; а Павлов так хорошо их выправил; что я принужден был отказаться от высокой чести видеть их напечатанными. Я перевожу теперь Шиллерова «Дон-Карлоса»; не знаю, каков будет перевод мой; но он меня чрезвычайно занимает. Если вы будете более откровенны со мною, то мы условимся пересылать друг другу наши занятия. Надеюсь, вы в этом не откажете готовому к услугам вашим