Трагически одинокая жизнь. Был горд и раним и никого не пускал к себе в душу. Наверно, потому и довел себя до состояния, когда уже не только лечить, но и оперировать было невозможно. Его смерть для меня — как осколок в сердце.
Трудный, неуступчивый характер, мудрец, глубоко страдавший, по-видимому, от неполноты своей жизни. Яростный полемист, убежденный и не терпящий малейших возражений. Но прежде всего — поэт. Крупный талант. И в Москве не потерялся бы, о, нет!
Зря мы порой обижались на Наума. У него в последние годы была тяжелейшая депрессия, близкая, судя по всему, к депрессии Слуцкого. Печально, но мы, друзья, оказались бессильны в борьбе с нею. Когда вот так вплотную соприкасаешься со смертью близкого, почти родного человека, виднее тщета наших усилий, наша вседневная суета. Нас держит на плаву и заставляет что-то делать сила инерции. Пожалуй, одна она.
Наума проглотила яма крематория. Остался пепел. Может, душа жива? Кто знает?
...А на помощь в холодную полночь
только юность свою позовешь.
Это он написал очень давно. Не исключаю, что в реанимации позвал. Но было уже поздно.
И вот оно — сбывшееся пророчество:
...Лишь одна тебе будет отрада,
то, что сам ты по строчкам сложил,
будто жизнь свою прожил, как надо,
а теперь умираешь, как жил.
Я благодарен Богу, что он подарил мне такого брата и его друзей. Они научили меня многому.
