4. Емелю и Несмеяну вдвоём засмолили в бочку и отправили в море, а они потом «по щучьему веленью» освободились и построили себе новый дворец на новой земле (вариант а-ля князь Гвидон)
И это, очевидно, ещё не все из существующих. Иначе говоря, «дело тёмное».
Заметно, что у разных авторов, разных эпох и разных культурных систем были разные точки зрения на этот финал, порой весьма экзотически: скажем, советский кинофильм про Емелю рассказывал про то, как Емеля упразднил монархию, отправившись строить избу и заниматься пролетарским трудом. А в «Бременских музыкантах» Анофриева (которые, как мы заметили, тоже представляют себя некоторую версию этой же истории, а совсем не сказки Гриммов) тамошний Емеля в джинсах и с гитарой вовсе взял Несмеяну в труппу бродячих артистов петь про «статую свободы».
Наверное, никакую другую сказку не переписывали так часто и откровенно, как эту. А, значит, изначальная версия «не вытянула» жёсткую драматургию мифа – финал сказки оказался таким, что все, кому не лень, начали ставить его под вопрос.
Видимо, кто-то «прокололся». И даже понятно, кто.
Итак, моя версия событий.
Есть самодержец. У него есть дочь – классическая представительница «золотой молодёжи»: никого не слушает, ничего не может и ничего не хочет. За государственными заботами отец как-то упустил дочь, а когда спохватился, было уже поздно, и что делать теперь – непонятно. Искать заморского принца в женихи – значит расставаться с государственным суверенитетом: дочь-то единственная. Выбирать среди детей собственного ближнего окружения – они, во-первых, все точно такие же, ибо она росла в их кругу (и наверняка по нескольку раз спала с большинством из них – да-да, такая она теперь, молодёжь…), а во-вторых, это значит усиливать какой-то клан в ущерб другим и, тем самым, разрушать государство… Взять какого-нибудь перспективного боярчика из провинции – но он навезёт с собой толпу своих родственников и друзей, понасажает их на хлебные места, отодвинув местных – и опять конфликт: «семья против урюпинских», плавали, знаем…
Монарх – человек практический и без предрассудков: для него не существует сословий – все, кто ни есть, его подданные. И он принимает самое естественное решение: найти какого-нибудь положительного, несуетливого, представительного и серьёзного увальня где-нибудь в самой далёкой глуши, да и обновить подгнившую династию здоровой деревенской кровью.
На Емелю выбор пал ровно по тем признакам, о которых я написал выше. Друзей у него нет, родственники его ни во что не ставят (а он, соответственно – их), но сам он по себе кадр вполне подходящий, нужными талантами обладающий. Опять же, не умник и не говорун. Всё как надо. Одна загвоздка: если вот так вот просто взять и привезти его из деревни – никто не поймёт. А, значит, нужно чудо.
Из сказки мы понимаем, что про «щуку» монарх, в общем-то, знал – иначе бы избавился от Емели сразу же: пока тот (неспешным деревенским говорком) будет формулу «щучьего веленья» произносить, с ним можно что угодно делать… Но нет ведь, ничего подобного не делается: насилие к Емеле попытались применить один-единственный раз, и то лишь затем, чтобы заставить приехать в столицу, а как только удалось его уломать, тут же перестали шашкой махать и больше уже не принимались. И не шибко-то изумляет царя самоходная печка, больше для виду…
Иначе говоря, есть ненулевые основания подозревать, что он-то и «дал леща» (т.е. подстроил историю с ведром). Волшебная щука – это такой (чудесный и секретный) атрибут царской власти, который Емеле «дали поносить» – причём со строго определённой целью. Цель – в том, чтобы «было чудо» (которое, как и в «Золушке», является универсальным оправданием любых экстраординарных действий, вроде брака принца со служанкой – или, наоборот, принцессы с простолюдином). Чудо получается, но несильно: (топор сам дрова наколол – эка невидаль, чего не наврут с пьяных глаз). И тогда организовывается «большое чудо» – оно же по совместительству и знакомство с принцессой.
Царь, в общем, неплохо понимал своего «клиента». И догадывался, что тот (как, впрочем, и он сам на его месте) ни за какие коврижки на свете даже смотреть «на эту дуру» не станет: не тот кадр. А потому монарх сделал две вещи: во-первых, крепко поругавшись с дочерью, от чего та впала в своё привычное состояние «ничего не хочу», устроил этот идиотский общегосударственный конкурс «рассмеши Несмеяну», а во-вторых, добился, чтобы Емеля на своей печке на него приехал – причём в тот самый момент, когда барышня уже заколебалась дуться (или деньги понадобились – а, значит, надо как-то к папе подольститься). И «всё получилось»: Емеля (сам ли, или посредством щуки – история об этом умалчивает) – сумел вызвать интерес у падкой до диалектно-этнической экзотики столичной штучки, и царь его торжественно наградил «рукой и сердцем» своей дочери. Куда ж денешься от такого подарка…
