* * *
Таков высший синтез жизни гетто в глазах даровитейшего из его сынов. Из двух основных элементов слагается эта жизнь, из слез и "Книги", из горя житейского и суровой дисциплины духа. Солнца, солнца в широком смысле нет в этой жизни. Отсюда и родилась жажда света и счастья, та жажда, которая, постепенно расширяясь, углубляясь, обобщаясь, вылилась в многообразном еврейском мятеже, ознаменовавшем последние десятилетия. У одних это был мятеж против внешнего насилия, у других — против неправедности мирового строя, у третьих — против нищеты и наготы родного племени; но у всех, революционеров, социалистов, сионистов это был, в сущности, тот же мятеж против жизни, заклейменной проклятием Бялика, — "жизни без надежды, затхлой, топкой, грязной — жизни пса, что рвется на цепи, голодный..."
Бялик тоже мятежник, но в другом смысле. Его мятеж глубже. Его молот бьет не по внешнему врагу: Бялик игнорирует внешнего врага, не снисходит до упоминания о нем, а когда уже необходимо, отделывается от него двумя словами, полными непередаваемой брезгливости, словно притрагивается кончиком пальца, чтобы отбросить.
Мятеж Бялика направлен вовнутрь, удары его бьют по еврейской голове и еврейскому сердцу. В его глазах нет виновного, кроме самого еврейского народа: он виновен, потому что терпит, потому что соглашается страдать. Этим мятежом против себя, восстанием против собственного рабьего духа отмечена у Бялика одна категория произведений, к которой, в сущности, относится и упомянутая песнь Грозного из "Свитка о Пламени". Сам Бялик озаглавил их "Песнями гнева". Родились они из той же "слезы", о которой поэт говорил испытующему ангелу. Но это уже не те слезы, что пролились: от пролившихся слез, говорят, все же легче душе. Это — невыплаканные слезы, схороненные в глубине, перегоревшие, ядовитые. В самом известном из произведений этого цикла — в "Сказании о погроме" — поэт так передает слова Бога, повелевшего ему сберечь непролитую слезу:
...Ты сбереги нетронутой ее.
Лелей ее, храни дороже клада
И замок ей построй в твоей груди —
Построй оплот из ненависти ада,
И не давай ей пищи, кроме яда
Твоих обид и ран твоих, и жди.
И вырастет взлелеянное семя,
И жгучий даст и полный яду плод;
И в грозный день, когда свершится время,
Сорви его — и брось его в народ...
Восстановим кратко в нашей памяти психологию той недавней эпохи, когда создавались "Песни гнева" и родственные им стихотворения. Последние годы прошлого столетия были для гетто периодом больших духовных кризисов. Национальная идея, пробужденная после 1889 года, но впоследствии захиревшая, около того времени получает новые толчки и начинает осязательно захватывать и массы, и часть интеллигенции. Первые сионистские конгрессы создают вокруг себя атмосферу неслыханного энтузиазма; в то же время рядом организуется Бунд, и по мере своего роста, заменяет космополитическую идею национальной. Со всех сторон на разные лады звучит анафема над старой, исконной политической пассивностью, к которой в течение веков целиком свелась вся государственная мудрость еврейского народа. Новое поколение хочет активно вмешаться в историю, хочет само, по своей воле и вкусу, лепить свою судьбу. И по всей линии, извне, как и внутри, оно переходит от обороны к наступлению. История еврейского народа не должна больше быть тем, чем была до сих пор, то есть "историей того, что другие делали с евреями": новые евреи хотят отныне сами делать свою историю, наложить печать своей воли и на свою судьбу, и, в справедливой мере, также на судьбу страны, где они живут. И поверх этого гама разноречивых, но, в сущности, созвучных голосов, не смешиваясь с их юношеской крикливостью, важный, серьезный, глубокий, непрерывно звучал от веселой зари до печального заката голос Бялика.
Первым из этого цикла было стихотворение "Как сухая трава", появившееся в 1897 году; за ним последовал ряд аналогичных произведений, в том числе "Глагол", "Вот она, кара небес", и, в особенности, "Сказание о погроме", — произведений, по праву заслуживших Бялику имя воспитателей своего поколения. Остановимся на них.
