Марио: Дай посмотреть, твою мать!
Смеются.
Марио(неуверенно): А мы-то почему бегаем?
Стив: Нью-Йоркский марафон, ты забыл? Мы должны пробежать его. В будущем году, в ноябре. Мы решили, что сделаем это.
Марио: Придется бежать пять часов.
Стив: Пять или шесть.
Марио: Сколько мы уже бежим?
Стив: Двадцать две минуты.
Молчание.
Марио: Больше всего меня вот что убивает: часто мне кажется, что женщины правы.
Стив: Почему афинянин решил бежать все сорок два километра? Он сказал себе: надо бежать, и я побегу. Конечно, можно бы и отдохнуть немножко. Тем более что тебя никто не видит. Но нет, я не буду отдыхать, я буду бежать. Зато потом, когда встретишься с этими неженками, которые не переносят мучений, сможешь сказать: да, нелегко было. Потому что это не вопрос тренированности, она здесь вообще не при чем. Это вопрос того, готов ли ты зубы выплюнуть, чтобы добиться результата. Вот что женщины плохо понимают. От них ускользает эта логика.
Марио: И возможно, в этом они правы.
Стив: Когда будет сражение, что ты сделаешь? Отойдешь назад, да?
Марио: Перестань.
Стив: Ведь да! Ты ведь частенько так поступаешь. Но вот скажи: кем ты себя при этом чувствуешь?
Марио: Трусом?
Стив: Ужасным трусом! Это как, помнишь, я тебе про футбол рассказывал? На тебя насели — а ты должен вытягивать мячи. На тебя насели англичане, стадион с ума сходит. Их нападающие накатываются как волны, ты только отбиваешься. А потом закатываешь им банку дýриком, на контратаке. Как великий «Интер». Жаир ушел в отрыв, а Суарес рванул с шестнадцати метров. Он принял мяч, когда еще был в нашей штрафной. Знаешь, как Суарес бегал? Он стлался по земле, наклонялся на виражах как мотоциклист, порой даже рукой опирался о землю. Неужели не помнишь? Пробежал метров семьдесят. Пасанул Жаиру на бровку. Тот навесил в центр. Пейро выпрыгнул. Гол[1].
Марио: Я помню этот финал, с «Селтиком» в Эдинбурге.
Стив: В Лиссабоне. Но знаешь, в чем фишка? Это была случайность. Я это понял еще до матча. По лицам, когда показывали крупным планом игроков обеих команд. Я сказал сам себе: эти проиграют. Они слишком напряжены, не смогут войти в игру. Если ты победитель — это видно по лицу. Это в глазах написано. Когда ты спокоен, уверен в себе, противник тебя даже не интересует. Все зависит от тебя — ты знаешь, что ты его сделаешь.
Марио: У меня сегодня такое чувство, что я проиграю.
Стив: Раньше надо было говорить. Мы уже на площадке. На нас зрители смотрят. Мы не можем их разочаровать.
Марио: Да тут же нет никого!
Стив: Италоамериканцы нас уже узнали. Бьют в ладоши. Кричат «гоу, гоу!».
Марио: Стив, мы не в Нью-Йорке.
Стив: Господи, да какая разница! Ты что, не понимаешь, что это одно и то же? Всегда одно и то же. Тот день будет такой же, как этот. Тебе так же захочется всё слить. И если ты сольешь сейчас, то сольешь и в Нью-Йорке.
Некоторое время бегут молча.
Марио: Стив…
Стив: Что?
Марио: Ты веришь в Бога?
Стив: Ни хрена себе вопросы!
Марио: Я порой сомневаюсь.
Стив: Беги давай.
Марио: В нашем возрасте уже пора разобраться — существует он или не существует. По крайней мере, для нас лично. Как ты думаешь, когда мы с этим разберемся?
Стив: А ты уже разобрался с женщинами? С детьми? Со своей работой? Ни с чем ты еще не разобрался. И думаешь прямо сейчас разобраться с Богом?
Марио: Почему, когда я был маленьким, я в него верил?
Стив: Он тебе подарки приносил на Рождество.
Марио: Нет, я верил в Бога незримого. Вечером, прежде чем уснуть, укрывался с головой и шептал молитвы. Повторял их мысленно и был уверен, что он меня слышит. Говорил с ним, просил его сделать так, чтобы мне не пришлось подчищать оценки за поведение в дневнике…
Стив: У тебя в семье одни святоши.
Марио: Что ты знаешь о моей семье? Ты даже с сестрой моей не знаком, и рассуждаешь о моей семье!
Стив: Когда ты открываешь рот, то через раз говоришь о своей семье. О том, когда ты был маленьким и о том, что с тобой приключилось, когда ты был маленьким. Говорю тебе раз и навсегда: никого в твоем детстве ничего не колышет. Ты был обыкновенным маленьким засранцем. Все мы такими были.
Марио: А как мы вообще подружились — ты и я?
