— Ага. И еще я самый хитрый и живучий.
— Тьфу, балаболы, — слабым голосом выругался Букин. — Верно говорят, два сапога — пара.
— Чья бы корова мычала, — не выдержав съехидничал Егорий. — Небось сам бы с Тимшей побежал, кабы не дыра в боку.
Федор посмотрел на Шабанова… и завистливо вздохнул.
* * *
Посреди лагеря пылали нагруженные провиантом сани.
Уцелевшие олени сбились в кучу, косили на огонь круглыми безумными глазами. Если б не надежная привязь — ищи их по тундре.
Вокруг саней бестолково суетились ватажники, закидывали огонь снегом… дурачье! Ясно же — пропала еда, уголье осталось. Ничего… недалеко хутор должен быть, там и еда, и сани и олени… и бабы! Должна быть у бонда жена. Еще и дочка найдется! Кинуть бонду побрякушку из тех, что в монастыре взяли — он и свечку подержит!
Ветер поменялся, в спину дохнуло густым смрадом сгоревшего мяса. Весайнен скривился, отошел — в темноту, к опушке леса, подальше от свидетельства собственного бессилия.
Утонувшие под лохматыми бровями глаза сторожко следили за лесом. Бессилие перед невидимым врагом рвало грудь. Воины роптали — от вожака отвернулась удача. Где видано — два русса из лагеря девку уволокли! Да не просто из лагеря — из куваксы самого…
Да. Это позор. Позор, от какого не отмыться. Лишь sisu — кодекс воинской чести не давал ему выхватить меч и упасть на острие. Умереть — значит сдаться, уступить.
А как хорошо начиналось! Добычливые походы, награда из рук Юхана Третьего, прозвище «победитель русского медведя»… где оно? Сыновья в земле, Весала — гнездо родовое! — дочиста выжжено, дружинники — лучшие, опытные, почти братья! — под Колой лежат. Оставшихся ночами режут, как зверье отстреливают. Полторы сотни лучших воинов было — сейчас едва четыре десятка набирается. И те лесного духа-Хийси поминают, детские сказки про людей-росомах вспомнили, от кустов шарахаются.
Весайнен тихо, чтоб не услышали в лагере, зарычал. Кулак врезался в корявый сосновый ствол. Брызнули щепки, с ветвей на плечи рухнула снежная лавина. Снег забился под рубаху, по спине потекли холодные отрезвляющие ручейки… но владевший отрядом страх успел тронуть струнку в душе вожака.
Что если не зря бормочут? Разозлили духа, и послал он за Пеккой росомаху двуногую… гонит, как оленей — пока из сил не выбьются. Все повадки схожи — в открытый бой не идет — из засад нападает, добычу, что съесть не может обязательно испортит… — Весайнен угрюмо покосился на догорающие сани и явственно скрипнул зубами. — упорный зверь, как его лохматая родня — те тоже за жертвой днями идти могут, знают: никуда не денется, упадет в изнеможении…
В изнеможении? Он — Пекка Весайнен! — в изнеможении?! Бешенство таки отыскало лазейку — Пекка еще раз ударил по сосне — боль отрезвляла.
Ничего, не одни росомахи упорством известны — это и в sisu одна из заповедей, посмотрим, кто упорнее.
Весайнен решительно зашагал обратно — ночевки в лесу не будет. Отряд идет к хутору. Сейчас. Немедленно! Пусть росомаха вокруг забора бегает, запахи горячей еды нюхает, от голода воет! Пусть, потеряв разум, лезет внутрь — арбалетный болт проучит надоеду!
— Потнимайся, сфиньи! — бросил он замешкавшимся монахам. — пыстро-пыстро хотить — живой пыть!
* * *
Сергей прищурясь смотрел, как уходит в ночь поредевший пеккин отряд. Факела становятся все меньше и тусклее. Скоро их скроет лес, и тогда можно будет вставать.
Шабанов ждал. Душу раздирали противоречивые чувства. Радоваться бы: получилось-таки сани поджечь — две ночи смотрел, как дозоры ходят, примеривался как головню половчее в сани пристроить, — высмотрел, улучил момент. Пусть оленей ездовых жрут, а сами впрягаются. Хорошо? Хорошо. Плохо другое: Весайнен, словно нутром своим звериным чувствует на кого охота — ни разу под самострел не подставился. И сейчас в кои веки один в лес отошел, так в другом конце поляны.
Факела растаяли в ночи, на поляне остались россыпь рдеющих углей да раскиданное по снегу обгорелое тряпье. Сергей медленно и беззвучно выбрался из оборудованной на открытом склоне лежки, тенью шмыгнул за деревья.
«Придурки каянские! Любо-дорого смотреть, как они кусты стрелами осыпают, под каждый выворотень копьями тычут. Хрен вам в сумку, уроды! Шабанова так легко не взять. Я вам еще крови попорчу».
