Да, это был сюрприз, что и говорить.
— У Гильберта были деньги?! — недоверчиво воскликнул я.
— Невероятно, но факт и, как таковой, имеет объяснение,— ответил он.— Деньги положены на блокированный счет. Лесслер-старший хорошо знал своего наследника. Гильберт должен был получить эти деньги после того, как отпразднует свое тридцатипятилетие. До тех пор он распоряжался только процентами. Сам капитал был для молодого человека вне досягаемости, как золото в королевском банке. Кстати, это не золото и не серебро, а ценные бумаги.
— И теперь все они отходят Хелен?
— Совершенно верно.
— Надо же, вспомнил жену в завещании,— удивился я.
Веспер Юнсон фыркнул.
— Вспомнил? Думаете, Гильберт Лесслер помнил о ком-то, кроме себя? Он вообще не оставил завещания, вот и все. Состояние автоматически отходит Хелен, как ближайшей наследнице.
Я задумался.
— Но ведь они уже договорились о разводе. А в таком случае супруги, наверно, утрачивают право наследовать друг другу?
Он покачал головой.
— Право наследования действует, пока брак не будет расторгнут, что происходит лишь через год после разъезда, то есть когда истечет проверочный срок. Юридически брак расторгается только после суда.
Расторжение брака? Так Хелен вроде собиралась вчера к адвокату именно по этому поводу? Да, теперь я вспомнил. Она даже условилась с адвокатом на определенный час, но не пошла, лежала в постели с мигренью.
— Если б Хелен вчера побывала у адвоката и подписала бракоразводные документы, она бы потеряла право на наследство? — спросил я.
Веспер Юнсон как-то странно посмотрел на меня.
— Если б Хелен вчера подписала бракоразводные бумаги, а Гильберта убили сегодня вечером, она бы, скорей всего, осталась без наследства. Поскольку городской суд, вероятно, уже сегодня утвердил бы расторжение брака.
Я размышлял над его словами, но смысл их ускользал. А он спокойно продолжил:
— У Хелен Лесслер была, конечно, убедительная причина убить мужа, вдобавок она и алиби не имеет. Однако, насколько я знаю, размер обуви у нее не сорок третий да и силенок маловато, чтобы таскать взрослого мужчину вверх-вниз по лестницам.
Я хотел было ответить, но тут Класон затормозил перед новым зданием уголовной полиции на Бергсгатан. В опаловых сумерках светлый бетонный фасад казался до странности белым.
Скоростной лифт доставил нас на третий этаж, где находился кабинет начальника уголовной полиции. Он предложил мне посидеть в приемной, а сам исчез в своей святая святых.
То и дело зевая, я листал вечерние газеты и сквозь кремово-желтую полированную дверь слышал, как Веспер Юнсон говорит по телефону. Звонил он в разные места. А у меня глаза словно песком засыпало, все тело ломит, одежда как с чужого плеча, мешает каждому движению. Да, прошли те времена, когда я безнаказанно пренебрегал сном.
В углу стоял стул. Я подтащил его поближе к креслу и водрузил на сиденье тяжелые, как гири, ноги. И в эту самую секунду в приемную вышел Веспер Юнсон.
— Ночевать собираетесь? — спросил он, неодобрительно глядя на мои ноги.
— А что, очень удобно,— сказал я.
— Хоть бы газетку подстелили под грязные ботинки.
Я встал и опять зевнул.
— В последние годы слух у Свена Лесслера действительно ухудшился,— сказал начальник уголовной полиции.— Что-то с внутренним ухом, похоже не очень поддающееся лечению. Я говорил с врачом, который его наблюдал. Странная штука. По его словам, вчера около пяти Свен Лесслер позвонил ему и записался на прием, на сегодня. Он, Лесслер то есть, сказал, что прочел где-то о новом чудодейственном методе гормонотерапии, который восстанавливает слух.
— Вот как,— буркнул я. Сонливость не проходила, тяжелые веки сами собой опускались.
Привычным жестом он расправил усы и холодно посмотрел на меня.
— Кроме того, я позвонил прозектору.
— И что же?
— Как и ожидали. Свен Лесслер утонул. Прозектор послал пробы содержимого желудка и жидкости из легких на экспертизу. В желудке найден мединал, в весьма высокой концентрации. Доза, видимо, была большая, но скорей всего не смертельная. Так или иначе, Свен Лесслер успел утонуть, прежде чем отрава подействовала в полную силу.
