Шеннон сидел в инвалидном кресле перед большим столом. За его спиной не было видно ничего, кроме мрачной Ист-Ривер и смеси тумана со смогом. Книги, опять ковер и маленький столик с серебряным чайником и двумя чашками. Неожиданно я вспомнил, что по утрам сенатор любит пить чай.
Шеннон кивком указал на кресло.
— Где вы были, Маккул? — проворчал он. — Я ждал звонка от вас или вашего босса.
— Нас не было в городе, сенатор, — ответил я.
— Я же сказал этим идиотам в Вашингтоне, чтоб вы мне позвонили, — начал он.
Я подул на горячий чай.
— Ну?
Он наклонился подбородком к трости, и легкая улыбка тронула его губы.
— Начнем, Маккул, — произнес он. — Не стучите по полу, не пытайтесь выбить мне глаза и не кидайте в меня свидетельскими показаниями. Помните тот день?
— Помню.
Он отпил из чашки.
— Вы были нахальным старым петухом и лучшим следователем, который когда-либо работал в Сенате. Знаете, что работа, которую я вел, еще не закончена?
— Черт возьми, сенатор, я был только позолоченным томагавком.
— Бог мой, Макул, — произнес он, — теперь вы уже медный.
Он поднял руку.
— Ну-ну, не обижайтесь, — начал он, прочищая горло. — Я позвонил вам, Маккул, потому что хочу, чтобы вы и ваш босс сделали кое-какую работенку для моего сына Келли.
— Какую, сенатор?
— Я хочу, чтобы на следующий год он был избран губернатором, — Шеннон повернулся ко мне, — а потом выдвинут в президенты на национальном конгрессе демократической партии, — сенатор бросил на меня острый взгляд. — Я ясно выразил свою мысль?
Я быстро взглянул на него.
— Если я правильно понял, вы хотите, чтобы мы помогли избрать вашего сына губернатором, а потом президентом?
— Правильно, — отрезал он, холодный как лезвие ножа.
— Ваш сын, — начал я, — конгрессмен от Нью-Йорка.
— Точно, — подтвердил он. — Келли присутствует на каждой перекличке, голосует «за» или «против» всех этих проектов от Нью-Мексико до Монтаны. Он произнес великолепную речь о гражданских правах, и его аудитория состояла из конгрессмена от Техаса, разбирающегося в своих расходах, двух конгрессменов от Миссури, мирно спящих, и красавицы-жены на галерее.
— Иисусе Христе, — пробормотал я. — Сначала, значит, губернатор…
— А потом президент, — сказал он. — Слушайте, Маккул, вы же меня знаете, будьте уверены, это не старческий маразм.
— Но, сенатор…
— Допивайте чай и слушайте, — велел он.
Мы молча пили горячий чай, потом Шеннон коснулся салфеткой губ и заговорил:
— Вы знаете Вексфорд-Холл, Маккул?
— Видел фотографии. Красивое место.
— Сердце графства Вестчестер. Мой дед обосновался там после Гражданской войны. Вы когда-нибудь слышали о «Шеннондаубе», Маккул? Да, забыл, вы же начитанный человек[8]. Да, так вот, как вы знаете, это был рейдер конфедератов>{15}. И он в два дня смел с лица земли Нью-Бедфордскую компанию по производству китового жира. Мой дед получил эту информацию от клерка страховой компании, определяющей политику флота, и стал скупать все угольно-нефтяные лицензии, какие только мог. Через год он стал монополистом. До войны все пользовались китовым жиром, а через два года — никто. Еще через год после этого он поставлял нефть чуть ли не во все армейские подразделения на границе.
Сенатор долил себе еще полчашки чаю.
— Сколько я себя помню, Вексфорд-Холл — часть моей семьи. Здесь я женился; здесь выросли мои дети, и здесь умерла моя жена. В день Благодарения и в Рождество>{16} здесь собирается столько Шеннонов, что можно было бы укомплектовать верфь. Тут Келли, мой старший сын, Люк — самый младший, и моя дочь Лейси. — Сенатор поморщился: — Она ненавидит политику, а возможно, и меня.
Шеннон сделал глоток.
— Но Келли и Люк такие же, как и я: они обожают политику. Люк давно просит разрешить ему баллотироваться, и, возможно, я разрешу — на следующий год.
«Возможно, разрешу, — думал я, — будто он распоряжается избирателями».
— Я хочу быть откровенным, Маккул. Это не бредовая идея старика. Многие годы во мне жила мечта увидеть Келли в Белом Доме, но… — он пристально посмотрел на меня, — я не такой уж глупец, чтобы думать, будто деньги, даже все, что у меня есть, сделают его президентом.
