Блеснули скальпели и мое сердце забилось в два раза быстрее, а за этим в три, когда первый коснулся кожи в районе плеча. На следующие несколько часов я утонул в такой боли, что какие-то мелкие кусочки гордости исчезли. И я и не пытался держать все в себе. Из-под закрытых век непрерывно лились слезы, а из-под кляпа слышались мои приглушенные стоны и крики…
* * *
— При волнении показатели ударного объема выросли в два с половиной раза, а количество ударов в шесть…
Слова долетали до моей головы, но не вызывали в ней никаких ассоциаций и эмоций. Я лежал и даже не видел, а чувствовал как тело регенерирует. Они взяли пробы всех тканей. Меня, можно сказать, потрошили прямо на столе. Длинный порез от груди до паха уже почти затянулся и только по нему я бы смог сказать, сколько времени прошло.
Если бы мне было до этого дело.
Я был в трансе, боль стала катализатором для него не хуже бега. Я мог бы выйти из него, но никогда бы этого не сделал, просто потому, что боль свела бы меня с ума.
— …при такой активности он умрет после пары опытов. Поставь ему капельницу.
Когда в руку вошла игла, максимум реакции был в ленивом движении пальцами.
— А ты не переборщил?
На секунду мне приподняли веко и в глаз ударил свет.
— Реакции никакой. Но он дышит, — голос снова был удивленным.
— Опыты не дают результатов. Нужен шиноби с психическими техниками, пусть он проверит его мозг.
Через несколько часов, что пролетели как секунды, на голову мне легла рука.
— Мозг ушел в полную защиту, он не принимает никаких сигналов от тела и замкнулся в ЦНС. Вы гребаные психи, еще немного и он станет овощем, — в голосе слышалась злость.
— Та всем наплевать на его состояние, они хотят генетических анализов.
— Мозг без следов вмешательства, разве что очень хорошо организован. И кстати, он нас слышит, но не обрабатывает информацию. Дайте ему еще пару суток, прежде чем продолжать.
Рука оторвалась от черепа. Казалось, будто мозг хорошенько помяли в ступе…
Едва ли я пришел в сознание, как в голову вгрызлись все воспоминания о трансе, от которых я застонал. Не имея возможности рефлекторно обхватить голову, я, казалось, терял связь с миром, но выдержал и поднял взгляд.
— Какая живучая тварь, — удивление в голосе граничило с восхищением.
— Воды, — мой голос, впервые с самого рождения принял молящий тон.
В следующую секунду меня окатил поток холодной воды, которая в этом помещении со спертым воздухом показалась просто ледяной. Я зашипел в зубы, а через секунду уже ловил языком поток, что стекал по волосам на лицо. Не особо приятно пить смесь собственной ссохшейся крови, пота и воды, которая, казалось, была набрана прямо из почти высохшего колодца, по совместительству служащего туалетом.
Я больше не сказал ни слова. Толку не было, как и сил.
А через… какой-то промежуток времени, все повторилось. Не знаю, чего они хотели. Быть может им просто понравилось. Правда, на этот раз на голове у меня лежала та знакомая морщинистая рука…
Кровь стекала с заново сделанной раны на животе прямо на стол. Каждый вдох отдавался болью в груди. Но даже в этом было что-то положительное — мне не вскрыли голову.
Пока что.
— Когда он рискует от боли сойти с ума, мозг перестает принимать сигналы тела и впадает в транс.
— Регенерация не снизилась?
— Снижается, отсутствие питания плохо сказывается на ней. Уже упала где-то в два раза — до сих пор не затянулась рана, которая уже должна была.
— Зашей…
Холодная вода окатила меня снова и пробрала до костей. Я внезапно оказался на стуле с руками, закрытыми в наручники на спиной, а ноги были стянуты вместе и при этом по отдельности крепились цепями к ножкам стула, которые были толстенными и казались монолитными с полом.
Тело мне, по видимому, вымыли, потому что крови не осталось даже в волосах. Раны затянулись полностью, что только заставляло ужасаться сколько времени я провел на операционном столе. Штаны уже стали серыми шортами, но были чистыми.
Открылась дверь предо мной и мое мокрое тело обдуло воздухом, который и без движения был холодным. Я застучал зубами.
В комнату зашли две человека. Один уже знакомый мне Ибики, а второй… девушка-блондинка лет двадцати пяти, с настолько пышными формами, что ее красота уже превращалась в уродство.
