Я невольно улыбнулась, представив Франциско де Орельяну и его спутников, Гаспара де Карвахаля и Мартина де Муруа Нилом Армстронгом, Базом Олдриным и Майклом Коллинзом в скафандрах у лунного модуля. Наверное, они бы не слишком обрадовались, узнав, что кругом никакого золота, и даже кислорода — кот наплакал…
* * *
Ближе к вечеру обрыв на правом берегу неожиданно скатился к самой кромке воды. В образовавшейся ложбине на новых с виду сваях стояла будка вроде лагерной вышки. Я невольно напряглась в ожидании, когда оттуда выглянет вооруженный пулеметом МГ-42 надзиратель в эсесовской униформе, чтобы рявкнуть нам: Arbeiten! Впрочем, Achtung, Juden, тоже, наверное, подошло бы. Вот она, память крови, та самая, передаваемая из поколения в поколение на генном уровне, существование которой семьдесят лет назад безуспешно пытался доказать Рудольф Штайнер. А ведь ничего и доказывать не надо.
На песке у самого берега виднелись следы, оставленные носами причаливавших тут моторок. Чуть выше по течению покачивался на легкой зыби свежевыкрашенный стальной причал, пара металлических бонов, связанных дощатым настилом. Здесь, вне сомнений, швартовались суда покрупнее. Причал удерживали у берега несколько тросов, без малейших признаков ржавчины, густо смазанные гудроном.
— Вот и чудненько, — воспрянул духом приунывший было Мишель. — Образцовый порядок! Сразу видать — хозяйственные люди, а не шалопаи какие-нибудь. Значит, и запчасти имеются, не то, что у некоторых…
— Да уж, — протянул Жорик, положив руку на цевье ружья. Мы расчехлили оружие еще накануне, когда Мишелю взбрело в голову, что поломка мотора — лишь первый звоночек, так сказать, начало черной полосы, сменившей белую, она мол, и так была подозрительно долгой — больше двух тысяч километров — как по маслу…
Немного выше по склону, на тщательно расчищенной от тропических зарослей поляне, стояло несколько сколоченных из досок хибар. На обширной веранде одного из домов вполне миролюбиво колыхалась свежевыстиранная одежда. Правда, сама одежда была отнюдь не мирной: — пять или шесть камуфляжных штанов армейского покроя и примерно столько же курток…
— А ты думала разглядеть подвенечное платье? — ухмыльнулся дядя Жорик, проследив за моим взглядом. Впрочем, как говорят, у страха глаза велики. В конце концов, и мы были одеты, как солдаты. Правда, моя старая полевая форма диссонировала с принятыми в джунглях оттенками, но в остальном, что касаемо покроя… Словом, одежда, смутившая нас, могла принадлежать кому угодно, лесникам, лесорубам, егерям. Не обязательно — бандитам. Но, разумеется, списывать последний вариант со счетов тоже не следовало…
Мимо хибар проходила огненно-рыжая грунтовая дорога. Колея, накатанная внедорожниками. Людей видно не было.
Пока мы с Жориком вращали головами и нервно теребили оружие, папочка решительно взял к берегу, не спрашивая нашего мнения. Поскольку он сидел у руля, итальянская сидячая забастовка была единственным нашим уделом. Мы не могли проголосовать даже ногами, как говорили о евреях, когда те выезжали из СССР.
— Эй, Нахимов, куда собрался?! — подал голос француз. — Поплыли отсюда с Богом!
Но Мишель пропустил эти слова мимо ушей. Минута, и нос нашей моторки ткнулся в берег, как теленок в коровье вымя.
Не успели мы толком причалить, как на веранду выглянула смуглая ла мегера средних лет. Наверное, решила, вернулись хозяева штанов, даже успела машинально тронуть развешенные на веревках вещи, проверяя, не высохли ли. Узрела незнакомцев и остолбенела в сильнейшем замешательстве. Что сказать, мы забрались в дремучие дебри, где каждое новое лицо — событие. А тут лиц было — целых три. Что ждать от пришельцев, незнакомка, понятно, не знала. В России говорят — незваный гость — хуже татарина, имея в виду трехсотлетнее Золотоордынское Иго. И еще в России говорят: закон — тайга…
— Здравствуйте! — крикнул папа, спохватился и повторил на испанском: — Buenos dias, senorita. — Перемахнул через борт и добавил по-португальски, на всякий пожарный случай: — Bom dia…
Женщина еле заметно кивнула в ответ, по ее губам пробежала бледная улыбка.
