— А что стряслось со Степаном Осиповичем?! — спросил я. Давно заметил, милейший капитан куда-то исчез.
— Отстранен от исполнения обязанностей, — пояснил Гуру скупо. — Арестован…
— Они же с Педерсом служили вместе! — воскликнул я.
— И что с того?! Яну Оттовичу на такие мелочи начхать. Он же большевик! Степан Осипович и так на свободе загулялся, вам об этом еще Триглистер говорил. Учитывая незавидное дворянское происхождение, плакали его дела, Персей. Тем паче, против него есть улики…
— Какие еще улики?!
— Кто-то обозначил на карте крестиками точные координаты американских крейсеров, когда они напали на «Сверло» у Эспаньолы. Кавторанг Каланча доложил об этом Шпыреву.
— Но ведь эти крестики, как вы говорите, мог кто угодно намалевать!
— Мог, — кивнул Гуру. — Одна проблема, карту нашли у Рвоцкого. И теперь, Персей, ему будет крайне затруднительно доказать свою невиновность из камеры, куда его швырнул Шпырев. Усекаете, какой расклад?
— Допустим, напугали… — протянул я после непродолжительного молчания. Это не было бахвальство с моей стороны. Меня охватила ярость. Мне чудовищно захотелось придушить Вывиха, ведь именно по его милости мы с Генри стали заложниками на этом страшном корабле.
— Не допустим, а, очень надеюсь, что напугал, — ощерился Вывих. — Этого и добиваюсь, для вашего же блага, кстати. Возьмитесь за голову, сэр. И вспомните заодно, ради чего мы сюда приплыли! Ради Колыбели, я прав или нет?! Так какие у вас к Педерсу претензии? Он делает все, чтобы мы добрались до цели вопреки обстоятельствам и препонам. Через каких-то трое суток «Сверло» бросит якорь прямо у подножия Белой пирамиды, и мы ее отопрем. Спрашивается, какого рожна вам еще надо?! Что вас, конкретно, не устраивает?! И не надо на меня так смотреть! Если бы не я, вы бы по-прежнему околачивали пороги у буржуев, выпрашивая лаве, а они бы вам дули под нос тыкали! И кончили бы вы в итоге — богадельней…
— А чем, по-вашему, я кончу теперь?!
— А вот это, мой дорогой Персеюшка, целиком и полностью зависит от вас. Как себя поведете, то и заимеете. Я, видит Вишну, свое слово сдержал. Благодаря мне вы сделались пассажиром того самого паровоза из революционной песни, который вперед летит, без остановок. Все, что от вас требуется — не дергать стоп-кран, за это у большевиков — вышка. Вот и держите руки при себе, не мешайте паровозу доставить нас, куда полагается!
— Не помню, когда говорил вам, будто хочу въехать в Колыбель на вашем гребанном революционном бронепоезде…
Гуру пожал плечами.
— Вы или въедете, как надо, или вас ссадят на полном ходу, причем, ногами вперед. Иного — не дано! Еще, правда, могут в топку сунуть, чисто ради разнообразия, млять! Я не шучу, Персей. Если то-шо, как выражается боцман Извозюк, церемониться с вами никто не станет, пристукнут без сантиментов, и дело с концом. Шпырев рук пачкать не будет, даст Сварсу отмашку, и тю-тю! А тому вас, и любого вообще, прихлопнуть, что высморкаться! Он же профессиональный уголовник, я же вас предупреждал уже!
* * *
— Что будем делать, отец? — спросил Генри.
— Я схожу, поговорю со Шпыревым, а ты подождешь меня тут.
— Я с тобой! — всполошился сын.
— Об этом и речи нет — отрезал я.
— Я в каюте с ума сойду!
— Не сойдешь. Займись картиной, которую попросил нарисовать Шпырев. У тебя, кстати, эсминец получился великолепно. Осталось волны дорисовать…
Оставив сына, я выглянул в коридор. Там не было ни души. Аккуратно притворив дверь, я прошагал к лестнице, свернул за угол и начал подниматься по ступеням. Успел сделать десяток шагов, когда сверху загремели тяжелые башмаки. Минута, и дорогу мне преградил отряд вооруженных матросов, которым командовал Сварс. Мы остановились при виде друг друга. Моряки глядели на меня хмуро, их лица выражали мрачную сосредоточенность. Как у высеченных из камня истуканов с острова Пасхи. На рябой физиономии Сварса, тоже неулыбчивой, к слову, читалось удовлетворение. Как будто они спускались за мной, и я лишь упростил им задачу. Я сделал еще один шаг. Матросы молча скрестили винтовки у меня перед носом. Сварс поправил монокль.
