– Ты обманщик. – Бэннер открыла глаза, темно-зеленые, озаренные золотыми искорками.
– Что такое? – рассмеялся Джейк.
– Ты говорил, что он у тебя не больше, чем у других мужчин.
– Неправда. Я сказал, что это не твое дело.
– Ты огромный, – шепнула она.
– А с кем ты меня сравниваешь? – ощетинился он.
Она заливисто рассмеялась, он поморщился. Он не мог себя заставить покинуть ее. Ему было так уютно в этом шелковистом убежище.
– Неудивительно, что женщины только о тебе и говорят.
Его лицо посерьезнело.
– До тебя у меня никогда не было женщины.
Голос Бэннер стал едва слышен.
– О том, как ты занимаешься любовью, рассказывают легенды.
Джейк нежно поцеловал ее.
– Сейчас я впервые в жизни занимался любовью.
Она со слезами на глазах коснулась его лица, губ.
– Во второй раз всегда бывает так?
– Так никогда не бывает, Бэннер. Никогда не было.
Он склонил голову, снова поцеловал ее и, невзирая на ее протестующий стон, вышел из нее и перекатился на бок. Их глаза встретились. Он коснулся пуговиц ее сорочки.
– Ты прекрасна, Бэннер Коулмэн.
– Ты тоже, Джейк Лэнгстон.
Он самоуничижительно покачал головой.
– Я старый, потрепанный, тощий, как воронье пугало. Бродяга в седле.
Бэннер нежно поцеловала его.
– Не для меня. Ты всегда был моим Ланселотом.
– А кто это? – Джейк изогнул светлую бровь.
Бэннер кончиком пальца проследила ее изгиб и тихо рассмеялась.
– Прочитай о нем когда-нибудь. Уверяю, ты останешься доволен сравнением.
Но ее улыбка погасла, взгляд стал хмурым. Ланселот любил жену короля. Будет ли Джейк после сегодняшней ночи любить Лидию? Она выкинула из головы эту мысль. Сегодня ничто не должно ее расстраивать. Джейк с ней, он любит ее, отвечает на ее любовь. Этого достаточно.
Она тронула его блестящие волосы.
– Не говори так о себе, а то я рассержусь.
– Как?
– Старый и потрепанный. Ты не такой. Ты очень красивый. А почему ты называешь себя бродягой в седле?
Джейк стеснительно посмотрел на Бэннер.
– Я о себе не слишком высокого мнения.
– Почему?
Он подвинулся, подложил руку под голову и уставился в потолок.
– Все это случилось много лет назад. В другой жизни. Ты не захочешь об этом слушать.
– Захочу.
Он повернул голову, поймал ее взгляд, полный любви, и вздохнул. Если он расскажет, Бэннер, наверное, станет думать о нем даже хуже, чем он сам – о себе, но лучше разрушить воображаемый образ сейчас, чем потом. Все эти годы он хранил свои тайны. Но сейчас почувствовал, что обязан рассказать обо всем, раз и навсегда снять с души тяжкий груз.
– Я в один и тот же день потерял невинность и брата. Люк был убит по моей вине.
Бэннер лежала тихо, не шевелясь. Джейк вгляделся в ее лицо, чтобы понять, как она относится к его рассказу. Она спокойно встретила его взгляд, и он продолжал:
– Присцилла положила на меня глаз с того дня, как обоз тронулся в путь. Мне было шестнадцать, и я был как мартовский кот.
Голосом, лишенным интонаций, Джейк рассказал, как тем летом Присцилла соблазнила его, довела до того, что он потерял голову от похоти.
– Однажды днем я подкупил Люка, чтобы он сделал за меня домашние дела, а сам удрал к ней. Когда я через несколько часов вернулся, Ма набросилась на меня, где нас с Люком носит. А потом в круг между фургонами вошел Мозес, он нес на руках тело брата. У него было перерезано горло.
По щеке Бэннер скатилась слезинка. Но она не произнесла ни слова. Джейк раскрылся перед ней, как никогда ни перед кем не раскрывался. Надо помалкивать. Ему отчаянно нужен человек, который его выслушает. Не осудит, не посочувствует. Просто выслушает.
– Все эти годы мне пришлось жить с камнем на душе. Если бы я не трахал Присциллу, брат, может быть, до сих пор был бы жив.
Джейк сел и обхватил колени руками.
– Я знаю, ты, да и все остальные, думаешь, что я жеребец из стада Присциллы. На самом деле я к ней не прикасаюсь. После того дня я спал с ней несколько раз, но с каждым разом все больше ненавидел себя.
Когда обоз распался, мы расстались, и я несколько лет ее не видел. Потом встретил в Форт-Уэрте, когда был там проездом. Я не удивился, когда узнал, что она работает в борделе. Она хотела начать с того же места, где мы с ней остановились. Но, глядя на нее, я видел только лицо Люка, бледное, мертвое, и его рубашку в кровавых пятнах.
