Она перестала думать о нем, наслаждаясь горячим, ароматным кофе. Пусть без сахара и сливок, думала Марго, кофе все равно превосходный! Она не стала намекать Джону, чего в кофе ей не достает, ведь тогда он пойдет за этим, а ей не хотелось, чтобы он уходил.
Периодически она поднимала глаза от чашки и смотрела на Джона; тот по-прежнему, не отрываясь, наблюдал за ней.
Он сказал ей:
– Ты чудо. Знаешь это? Мне никогда не доводилось вот так спать с женщиной. Это изумительно.
– Почему же ты ушел?
Прежде чем ответить, он шумно вздохнул, задумавшись, и только потом стал объяснять:
– Если кто-то один попадает в переделку, гонг звучит один раз, и все, кто может, идут его спасать. После одного удара можешь еще раздумывать, идти или нет. Если же бьет больше, собираются все. Этой ночью был один удар гонга, нужно было идти спасать застрявшего в снегу быка. Иначе он отморозил бы свои... копыта.
– Спасение застрявших быков – часть твоей работы?
– Моя работа – следить за Лемоном, иначе мы все лишимся работы. Этот кретин не понимает, что смертен.
Конечно, догадалась Марго, причина не в этом. Просто Джон до безумия ответственный и, если взял обязательство беречь деньги Лемона, считает себя обязанным охранять самого Лемона.
– Буря кончилась, – показала она рукой на окно.
Ему не нужно было смотреть, он и так знал.
– На улице холодно. Идет снег. Хочешь пойти размяться?
– Да!
– Отлично. Я притащил для тебя сэндвич. – Он залез в карман и извлек оттуда огромный сверток.
Развернув сперва полотняную салфетку, а потом бумажную, Марго обнаружила внутри большой сэндвич из домашнего хлеба с ветчиной и яичницей.
Он был несколько неуклюже приготовлен, но все же ВЕЛИКОЛЕПЕН!
Джон сидел и смотрел, как Марго поедала сэндвич, облизываясь и мыча от удовольствия. Засмеявшись, он заметил:
– Ты, наверное, такая же, когда занимаешься любовью?
– Понятия не имею.
– Выясним.
Марго посмотрела на Джона теми самыми глазами-блюдцами.
– Что, не терпится? Терпи-терпи. Я соблазняю тебя по всем правилам.
– Ты что, собираешься стать одной из этих техасских профессионалок, глаза б мои их не видели?
– Очень может быть.
– Господи, спаси и помилуй.
– Аминь!
Но сразу же запротестовала:
– Не кажется ли тебе, что сейчас утро и еще рано для таких разговоров?
– Милочка, уже давно за полдень. И сдается мне, что в любое время – днем или ночью – такая словесная перепалка до добра не доведет.
– Это точно. Надеюсь, ты уже разобрался с собой?
– Не все сразу. Ну же, давай извлекай свое сладенькое тельце из-под покрывал и облеки его в красивые одежки, А если не поторопишься удрать из постели, туда непременно заберусь я, и тогда тебе уже не придется играть в снегу.
– Встретимся внизу.
Он оскорбился.
– Я пришел сюда, чтобы помочь. Как бы ты получила свою утреннюю дозу кофеина, если бы я не стал карабкаться по этой длинной скрипучей лестнице? В конце концов, я заслужил награду, а мне хочется посмотреть, как ты выбираешься из постели. Свитер у тебя все равно длинный, почти как вечернее платье. То, вчерашнее.
– Опять?! Ничего такого в моем платье нет!
– Когда подрастут наши сыновья, я настаиваю, чтобы ты не показывалась перед ними во вчерашнем наряде. Это плохо отразится на их детской психике и собьет с верной дороги.
Сидя на краешке кровати, выпрямившись и чуть наклонившись вперед, Марго процедила сквозь зубы:
– Мое платье в порядке!
– Так и быть, на годовщины свадьбы мы будем отсылать детей к Сэлти и Фелисии и ты сможешь надевать его для меня одного в тихом уединении нашего дома.
– Ни одна женщина никогда не пойдет замуж за человека, так предосудительно относящегося к хорошей одежде.
– Не думал, что ты хочешь жить во грехе. Если б знал, тогда бы остался ночью. Что ж ты мне раньше не сказала, что хочешь жить во грехе и иметь детей? Ты бы наповал сразила Фелисию с Сэлти.
– Но ведь ты ничего не говорил о свадьбе.
– А по-моему, говорил. Даже слишком много.
– Что-то не припомню.
– Ты почти дымилась, как отстрелявший целую обойму пулемет, да к тому же так вцепилась в меня и извивалась... – Он сунул руки в карманы джинсов. – Нет, если я сейчас буду об этом думать, то озверею, как племенной бык.
