Кто-то легонько постучал в дверь. Соседка? Марго повернулась к двери. Там стоял Джон. Собственной персоной.
На нем были грубые ковбойские джинсы, которые, впрочем, сидели так же ладно, как смокинг. Он был совершенно серьезен, а в руках держал чашку кофе.
– Проснулась?
– Не совсем.
– От твоего храпа тряслись стены и с крыши осыпался весь снег. Лемон приносит свою благодарность.
Марго накрылась одеялом с головой. Кровать прогнулась под Джоном.
– Если ты усядешься поудобнее, я дам тебе попить кофе из моей чашки.
Под одеялом Марго все еще оставалась голой.
– Не знаю, где моя пижама.
Джон прикусил нижнюю губу и, внезапно выпрямившись, выпалил на одном дыхании:
– Бог мой! Как может женщина говорить такие вещи мужчине, который и так едва сдерживается, стараясь оставаться спокойным!
Марго поднялась было на локте, так что маленький кусочек ее плеча предстал его взору, но холодный воздух забрался ей под спину. Марго проворчала: «Брр!» – и плюхнулась обратно.
– Я достану твой халат.
– Лучше свитер. В верхнем ящике.
– Пожалуйста! – напомнил ей о манерах Джон. На ее лице заиграла кошачья улыбка.
– Пожал... ста.
– Твоя мама, конечно, рассказывала тебе, откуда берутся дети, но не обучила, как нужно правильно себя вести. Не прошло и часа после того, как я заснул, а ты уже забралась под меня и вытолкала из постели на пол.
– Не может быть!
– Очень даже может.
– Что-то ты вдруг перешел на огайское наречие?
– Детка, вчера стукнуло десять лет, как я осел в этих местах. Это значит, что целых десять лет я был техасцем. А в Огайо, прямо скажем, многое совсем по-другому. Вот, к примеру, дома там называют именем первого владельца, сколько бы он, дом, этих владельцев ни сменил. Так, мой приемный отец, Сэлти, прикупил старую большую развалюху на десяти акрах земли, которая в незапамятные времена принадлежала индейцам, но ее купила семья Тилби. Давным-давно умер последний из этих Тилби, а дом все так же стоит, и уж много народу там пережило, но его все так же называют домом Тилби.
– Тут, в Техасе, просто говорят, сколько поколений здесь живет семья. Я – в шестом поколении.
Джон закивал, давая понять, что ему ясно, и сказал:
– Когда ты говорила, что хочешь отойти ко сну...
– Нет! – взвилась Марго. – Не говори этого! Не говори! Я слышу эту фразу с самого рождения, знаю наизусть, она меня доконала, и я больше не хочу ее слышать. Сколько ты сам ее употребляешь?
Джон сначала удивился, но потом невозмутимо углубился в рассуждения:
– Сколько? Сейчас посчитаем. Я заучил фразу «серединка на половинку», которую всегда произносят будто с набитым ртом. Потом узнал, что к леди здесь обращаются «мэм», а затем услыхал от кого-то «шелуха» в смысле «чепуха», причем так говорят исключительно фермеры и ни в коем случае не скотоводы. – Он достал свитер из шкафа, отметив про себя удачное расположение зеркала за спиной Марго, рядом с бюро. Он подошел к кровати и держал свитер над головой Марго, наблюдая, как она пытается надеть его, одновременно неуклюже прижимая к груди одеяло, которое при этом, конечно, все время сползало.
Он проворчал:
– Эгоистка! – и причмокнул. Затем продолжил: – Потом я научился называть ружье «пушкой» и где-то тогда-то, – он преднамеренно добавил это «-то», – я выучил, что говорят «отойти ко сну». Хотя нет. Сначала я узнал про «как оно?».
– Наверное, дико трудно научиться быть техасцем.
– Именно, что «дико» трудно. Как раз это было где-то там.
– ... – то.
– ... – то. Потом была фраза «щас я расскажу вам...» и, конечно же, «ихний», «милочка» и «клянусь Богом», и...
– Ну и ну!
– Точно. И «старичок», и...
Оправляя на себе свитер, Марго предупредила его:
– Ты так привык к здешнему говору, что никогда не сойдешь за своего в Огайо, когда вернешься.
– Ох уж мне этот говор.
– Молчал бы лучше.
– Конечно, так я к нему не привыкну.
Марго кивнула.
– Ты, кажется, не совсем выспалась. Сахару?
– Дай-ка кофе.
– Скажи «пожалуйста». Я нес его через все эти старые, скрипучие ступеньки с самого низа.
– На том свете тебе это зачтется.
– Детка, не чересчур ли ты стала болтливой?
Тут Марго не выдержала и расхохоталась.
Кофе был отличный. Джон помог ей устроиться поудобнее, подложив под спину подушки, а сам уселся рядышком. Марго знала, что сейчас он думает отнюдь не о святых угодниках: его зрачки сузились, отчего глаза казались бездонными, а губы напряженно боролись с прыгающей на них улыбкой.
