Кармель посмотрел на Чернова как на сумасшедшего. А это нехорошо, это непочтительно, отметил тут же Чернов. Он — Бегун, к нему положено — с почестями и уважением, это однозначно. Иначе с какой такой радости висеть в местном Храме его портрету?..
— Какое это чудо — забывать прежний Путь! — Хоть и смотрел непочтительно, а в голосе Хранителя нескрываемо слышалось восхищение; не Черновым, впрочем, — Книга Пути точна в каждом слове!.. — Кармель умерил восторг и деловито пояснил:
— Я напомню. У нашего народа нет воинов. Такой род нам Сущий не положил, когда разводил народ по людским делам. Но взамен он дал нашим Царям силу останавливать иные силы и не допускать их в пределы обитания нашего народа… Это трудно понять, согласен, но ты уж поверь мне на слово, ладно?
— Ладно, — согласился Чернов.
А чего бы не ладно? Он вынужден с самого утра верить в такое количество явной чертовщины, валящейся на него лавинообразно и останавливаться не желающей, что поверить в некую человеческую способность «останавливать иные силы», то есть, по-видимому, экранировать «пределы обитания», ставить какой-то силовой барьер на пути… кого?.. ну, хотя бы чудовищ — в это верилось на раз. В мировой фантастике подобный эффект описан не единожды. Да и всё равно забуду я эту хрень к чертям собачьим, решил Чернов, у нас, Бегунов, информация долго не держится, до конца Пути и — начинай по новой. Вот этот Путь только бы пройти, не споткнуться бы и уж тем более не съехать с ума от означенной чертовщины…
И ещё подумал: а ведь он это слово — Путь — и сам уже мысленно произносит с прописной буквы. С чего бы?.. Или воздух здесь заразный?
— Я попытаюсь ответить на твои вопросы. — Кармель всё слышал и ничего в спешке не обронил. — Я не видел чудовищ, я родился много позже, но в Книге Пути сказано, что они пришли нежданно и не имели ничего общего с теми, что были описаны в Книге. Они летали по воздуху с ужасным шумом, и над каждым из чудовищ, на спине вращалось крошечное солнце, точь-в-точь повторяющее вид нашего светила. Они изрыгали огонь, который поражал всё живое и всё неживое. Живое умирало на месте, а неживое разрушалось в огне. Они прилетали и улетали, и не хватало у великого силы, чтобы остановить и обрушить их. Но самое страшное, что вслед за чудовищами по земле нашего народа шли воины и брали в плен тех, кого не достал огонь чудовищ. У них было оружие, которого не ведал мир доселе…
— Тоже огненное оружие? — осторожно поинтересовался Чернов.
— Нет, не огненное, но много страшнее. У тех воинов были невидимые сети, которые они набрасывали на оставшихся в живых, и те покорно, как бараны, шли за врагом — мужи, жёны, дети, старцы…
Становилось интересно, поскольку в сказке, в легенде, созданной бог весть когда — двенадцать поколений назад? — неизвестными и дремучими, но по-сказочному метафоричными авторами, явственно проклёвывалось нечто реальное. Чудовища с солнцами на спинах, изрыгающие огонь? Очень похоже на боевые вертолёты типа К-50, «чёрная акула», или какие-нибудь «боинги» или «кавасаки», а солнца — это всего лишь бешено вращающиеся лопасти, визуально — круги… А воины с сетями — это уже что-то из фантастики, время и мир Чернова не знают оружия, парализующего волю, так сказать, en masse, не индивидуально. Хотя и про индивидуальное подавление воли Чернов лишь смотрел в каком-то очередном «очевидном-невероятном».
Впрочем, сказка есть сказка, и нечего искать в ней близких сердцу и уму аналогий из жизни. Когда это происходило? Триста лет назад? Да и нынче на дворе за окном — не средневековье даже, а куда более ранние века, если судить по тем дарам цивилизации, что увидел Чернов в городке. Может, мир, куда Чернов вляпался, живёт до рождества Иисуса Христа — или как он будет зваться здесь, если вообще будет? Провал во времени — да. Провал в пространстве — бесспорно, хотя оно, пространство это замечательное, очень похоже на известное Чернову по историческим, художественным и научным, а вовсе не фантастическим книгам. А вертолёты, провалившиеся в «триста лет тому», — это, пожалуй, перебор, двадцать два. Его собственный, личный провал принять бы за «очко» и согласиться с невероятным. То есть, чего кривить душой, с очевидным…
