Я сел на стул, закурил. Умел бы я танцевать… Как-нибудь так, как танцуют в фильмах жених и невеста. Попил кофе. Часы счастья, должно быть, неслись вперед… Покурить… Танцевавшим захлопали. Выпить кофе… Джанан вернулась к женщинам. Еще чашку кофе…
На обратном пути в отель я взял Джанан под руку — так же, как жители городка и коммерсанты своих жен. Кто этот парень из лицея, откуда он тебя знает? Аист наблюдает за нами во тьме маленьких улиц, с высокой башни… Мы, как настоящие муж и жена, уже было взяли наш ключ за номером девятнадцать у ночного портье, но вдруг лестницу передо мной загородил огромный потный человек весьма решительного вида, уверенный в собственной правоте.
— Уважаемый Кара, — обратился он ко мне, — если у вас есть время…
Я подумал — полиция; наверное, узнали, что мы украли свидетельство о браке у погибших пассажиров.
— Извините за беспокойство, мы могли бы немного поговорить? — Он явно был настроен на мужской разговор. Как изящно удалилась от нас Джанан с ключом от номера девятнадцать, аккуратно — чтобы не наступить на юбку — и грациозно поднимаясь по лестнице!
Человек этот был не из Гудула, но имя я его забыл мгновенно, едва услышав. Так как беседа происходила ночью, назовем его господин Филин — наверное, я придумал это имя из-за канарейки в холле. Канарейка прыгала то вниз, то вверх, то на прутья клетки, а господин Филин говорил:
— Сейчас нас кормят, поят, а завтра попросят проголосовать. Вы думали об этом? Я за вечер поговорил со всеми торговцами, не только с местными, со всеми, кто прибыл из всех уголков страны. Все может произойти уже завтра, прошу вас, подумайте об этом. Вы уже размышляли на эту тему? Вы — самый молодой среди нас… Вы за кого?
— А за кого я должен проголосовать, по-вашему?
— Только не за Доктора Нарина. Поверь мне, брат — видишь, я называю тебя братом, — все это просто авантюра. Разве Ангелы грешат? Можно ли одолеть те силы, что против нас? Теперь невозможно оставаться самими собой. Это понял даже известный журналист Джеляль Салик. И покончил с собой. А статьи вместо него пишет кто-то другой. И везде, куда ни сунься, эти американцы. Да уж, горько осознавать, что мы больше не сможем быть самими собой. Но это-то зрелое решение и спасает нас от бед. Ну и что! Даже если наши дети и внуки не поймут нас… Цивилизации возникают, цивилизации погибают. Верить в нее, когда она возникает? И хвататься за оружие, когда гибнет? Если изменяется весь народ — скольких можно убить? Ангел может быть соучастником преступления? И потом — кто такой Ангел, посмею спросить? Разве дело — собирать старые печи, компасы, детские комиксы и прищепки? А еще, говорят, он ненавидит книги и слово. Мы пытаемся жить осознанно, но в какой-то момент вдруг останавливаемся. Кто может быть самим собой? Кто тот счастливец, с кем шепотом говорят Ангелы? Все это пустые слова, спекуляция, чтобы обмануть тех, кто ничего не понимает. А ситуация-то выйдет из-под контроля. Слышали, говорят, даже приедет Коч, сам Вехби Коч… Власти, государство не допустят этого. Ну а рядом с сушняком горит и зелень… Почему, как ты думаешь, телевизор Доктора Нарина будут завтра демонстрировать отдельно? Он — единственный, кто втягивает нас в авантюру. Говорят, он расскажет историю Колы, а это — безумие. Мы не для того сюда приехали.
Он собирался говорить и дальше, но в зал нижнего этажа гостиницы, который никак нельзя было назвать вестибюлем, вошел человек в красном галстуке. Филин произнес: «Мы будем блокировать противника всю ночь» — и исчез. Я видел, как он вышел вслед за другим продавцом в темноту ночных улиц.
Я стоял перед лестницей, по которой поднялась Джанан. У меня горела голова и дрожали колени — может, от ракы, а может, от кофе, а еще колотилось сердце и вспотел лоб. Я побежал к телефону, набрал номер — не та линия, опять набрал, ошибся номером и опять набрал тебя, мама… Мама, мама, ты слышишь меня, я женюсь, сегодня вечером, уже скоро, сейчас, на Ангеле, да мы уже поженились, наверху в комнате, надо подняться по лестнице, мама, не плачь, обещаю вернуться домой, мама, не плачь, я вернусь однажды с Ангелом на руках.
