Мыш сошел со следующего моста, пальцы в брюках, очи долу.
Звяк цепей.
Поднял глаза.
Цепи ползли по барабану шириной десять футов, вытягивая из тумана тень. На скале перед складом слонялись вокруг гигантской машины мужчины и женщины. Оператор лебедки в кабине так и не снял маску. Из мглы вырастал опутанный сетями зверь, бил ветроплавниками. Трещали сети.
Аролат (не исключено, что все-таки аквалат) двадцати метров в длину. На лебедках поменьше спустились крюки. Прилепленные к боку зверя наездники их расхватали.
Мыш пошел мимо людей, чтобы глянуть на обрыв, когда кто-то крикнул:
— Алекс ранен!
Опущенная на шкиве структура ссадила команду из пятерых.
Зверь присмирел. Ползая по сетям, как по стремянкам, люди ослабляли часть звеньев. Наездник висел посередине, дрябло.
Кто-то едва не выронил свои звенья. Раненый погонщик свесился с синего бока:
— Бо, держи!
— В порядке все! Поймал я!
— Поднимаем не спеша.
Мыш уставился в туман. Первый наездник коснулся ногой скалы, в десяти футах загремели о камень звенья. Наездник сошел, волоча свою сеть. Расстегнул ремни на запястьях, вынул провода из рук, преклонил колено и освободил нижние разъемы на мокрых лодыжках. Потащил сеть по широкому доку, перекинув через плечо. Туманные буйки по краям по-прежнему принимали на себя основной вес сети, неся ее по воздуху. Без них, прикинул Мыш, даже если не брать в расчет чуть более сильное притяжение, раскидистый охотничий механизм весит, вероятно, пару-тройку сотен фунтов.
На обрыв сошли три сетевых наездника — влажные волосы лежат вдоль масок, у одного — кудрявые и рыжие, цеплявшие взгляд, — и поволокли сети. Алекс похромал меж двух товарищей.
Еще четыре наездника. Коренастый блондин отключил сеть от левого запястья и зацепился взглядом за Мыша. Красные глазные пластинки на черной маске запорхали — наездник склонил голову набок.
— Эй… — Гортанный мык. — У тебя на боку штука. Это что? — Свободная рука откинула густые волосы.
Мыш глянул вниз, потом вверх:
— А?
Человек отпнул сеть из левого сапога. На правую ногу он был бос.
— Сенсор-сиринга это, эй?
Мыш ухмыльнулся:
— Ага.
Человек кивнул:
— Пацана, что игрой дьявола очаровал бы, знавал я… — Он замер; голова вернулась на место. Поддел большим пальцем челюсть маски. Капа и глазные пластинки отошли в сторону.
Когда дошло, Мыш ощутил щекотность в горле — еще одна грань его дефекта речи. Сомкнул челюсти, открыл губы. Потом сложил губы и развел зубы. Так и так ничего не скажешь. Попытался выдуть слово с робким вопросительным знаком; оно задребезжало неконтролируемым восклицанием:
— Лео!
Прищур сломался.
— Ты, Мыш, это!
— Лео, что ты?.. Но!..
Лео сбросил сеть с другого запястья, выпнул из другой лодыжки, зачерпнул пригоршню звеньев.
— Со мной в сетевой пойдем дом! Пять лет, нет, десять… да больше…
Мыш все ухмылялся — больше делать было нечего. Он тоже зачерпнул звенья, и они потащили сеть — не без помощи туманных буйков — по скале.
— Эй, Каро! Больсум! Мыш это!
Двое мужчин обернулись.
— Вы про пацана что я помните говорил? Он это. Эй, Мыш, на полфута не вырос ты даже! Сколько лет, семь, восемь, а? И с сирингой как тогда ты? — Лео оглядел сумку. — Ты, об заклад бьюсь, хорош. Каким и был ты.
— Ты сам достал сирингу, Лео? Могли бы сыграть вместе…
Лео помотал головой со смущенной усмешкой:
— В Стамбуле сирингу в последний держал раз я. Увы с тех пор. И теперь забыл все.
— Ох, — сказал Мыш и ощутил потерю.
— Эй, сенсор-сиринга, что в Стамбуле украл ты, это?
— Я с тех пор с ней не расстаюсь.
Лео расхохотался и уронил руку на Мышовы острые плечи. Хохот (ощущалось ли в нем обретение?) перекатывался по словам рыбака:
— И ты все это на сиринге время играл? Для меня сыграй. Вот! Ты запахи, звуки и для меня цвета сотвори. — Огромные пальцы ушибли смуглую лопатку под Мышовым рабочим жилетом. — Эй, Бо, Каро, большой перед вами на сиринге игрец!
Два наездника подались назад:
— Ты правда играешь на этой штуке?
— Шесть месяцев назад тут был парень, так он набренчал кое-что… — (Руки в шрамах нарисовали в воздухе две дуги, локоть толкнул Мыша.) — Чуешь, о чем я?
— Получше играет Мыш кое-что чем это! — возразил Лео.
