Кликит вспомнил о куле с песком за спиной. Ему показалось или он стал легче? И впрямь легче. Его мозг блуждал в пространстве черепа, снова и снова ударяясь в порталы ощущений, в глаза и уши. И они снова заворачивали за угол. Она заворачивала за угол.
— …близость, что приведет тебя к постижению всех тайн в сердце хаоса, с женщиной столь древней, что для нее ничто боль, красота или жизнь…
Слово кольнуло, словно мышиный укус.
Кликит вытащил куль из-за спины, размахнулся и занес над головой затекшую руку. Внезапно она обратила к нему лицо. Лицо? У нее не было лица! Черные провалы глазниц зияли в синем свете. Изодранные покровы соскользнули с голых ребер. Она потянулась к нему, легко касаясь костями края его лохмотьев.
Пусто? Куль был пуст. Песок высыпался сквозь дыру в ткани.
Пытаясь вернуть себе ясность мысли, Кликит встряхнулся, отпрянул и бросился бежать вдоль стены. Вслед ему, отражаясь от мокрого камня, летел смех:
— Вернись, мой маленький воришка! Теперь ты никуда от меня не денешься! Я почти сплела пальцы вокруг твоего сердца. Ты проник слишком близко… слишком близко к источнику…
Завернув за угол, Кликит врезался в треножник, который со звоном опрокинулся. Ровный свет замигал.
— Ты еще вернешься ко мне…
Кликит прислонился к стене, ноги не слушались, и тогда он пополз вдоль нее, подтягиваясь на руках, а вокруг гремел то ли ливень, то ли смех, не разобрать.
И мерцание померкло.
На рассвете высокая старуха обнаружила его у двери своей хижины.
Мокрый и дрожащий, Кликит сидел, сжимая голые ступни неуклюжими грязными пальцами, бормоча что-то про ремешок сандалии, которую потерял в каменных коридорах. Глаза из-под грязной редеющей копны светлых волос медленно обводили двор.
Сначала хозяйка несколько раз прикрикнула на него, велев убираться, затем некоторое время разглядывала, закусив нижнюю губу. Наконец вернулась в хижину, откуда спустя несколько минут вышла с красной глиняной миской, полной похлебки. После того как он осушил миску, его речь стала более связной. Когда, прервав поток слов, в которых старуха явно улавливала какой-то смысл, он резко остановился, она промолвила:
— Руины храма Киркеи — дурное место. У нас говорят о распутных жрицах, запертых в подземных катакомбах в наказание за неуемную похоть. Впрочем, с тех пор прошли сотни лет, теперь в руинах обитают лишь мыши да пауки.
Кликит смотрел в миску, сжимая ее большими пальцами.
— Старый храм разрушился больше века назад, — продолжила старуха. — До города не близко, вот и некому за ним приглядывать. Сказать по правде, мы велим детям держаться подальше от этого места. Но года не проходит, чтобы какой-нибудь ослушник не провалился в дыру и не сломал руку или ногу. — Помолчав, она добавила: — Если ты забрался так далеко, то как сумел выбраться?
— Песок… — Кликит вертел миску, разглядывая остатки ячменных зерен и капусты на дне. — Бродя по коридорам, я наткнулся на след из песка, который всю дорогу сыпался из плаща. Я пошел по следу, спотыкался и падал, порой мне казалось, что я заблудился, но в конце концов я набрел на галерею, где впервые увидел… — Его тусклые глаза сверкнули. — Увидел драгоценные камни!
Впервые с начала разговора старуха рассмеялась:
— Жалко, что ты не прихватил с собой немного этих ничтожных побрякушек. Думаю, тебе было не до того, ты был рад-радехонек вдохнуть свежего воздуха!
— Но я прихватил! — Коротышка стянул с плеч рваный плащ и принялся распутывать узлы. — Я взял немного… — (Один из узлов поддался.) — Смотри! — Он дернул другой узел.
— Куда смотреть-то? — Старуха склонилась ниже.
Полы плаща были наполнены мелким песком.
— Но я же… — Кликит расправил ткань на коленях; песок сыпался и утекал между пальцами. — Я потратил немало времени, собирая камешки помельче, большие я взять не осмелился. Но там были алмазы, сапфиры, четыре или пять медальонов с жемчужинами, на одном — большая черная… — он поднял глаза на старуху, — прямо посередине…
— Говорю же, дурное место эти руины. — Нахмурившись, старуха нагнулась еще ниже. — Нехорошее место. Ни за что бы туда не сунулась, особенно в грозовую ночь.
