Пятнадцатилетняя наркоманка, в прошлом психиатр? Та же акселерация, что творит тринадцатилетних романистов. Привыкайте.
— Теперь я нуждаюсь в ней почти так же сильно, как она нуждается в своем… лекарстве.
— А ты уже сказал золотому, что раздобыл для него корабль?
— Ты же еще не сказал, что отдашь его мне.
— Ну вот теперь говорю. Хочешь, пойдем и скажем ему, что скоро он сможет отсюда убраться? Если сказать вежливо, может, это сработает.
Рэтлит промолчал. Но его лицо стало почти таким же живым, как раньше.
— Пойдем туда сразу, как поужинаем. Черт с ним, куплю тебе выпивку. Может, даже сам с тобой выпью.
Когда мы пришли, Алегра была ослепительно красива.
— Рэтлит, ты вернулся! Привет, Вайм! Я так рада, что вы оба здесь! Сегодня вечером все прекрасно.
— Золотой, — сказал Рэтлит. — Где золотой?
— Его здесь нет. — Мимолетный укол печали, сменившийся мучительной радостью. — Но он скоро вернется!
— О, — сказал Рэтлит. Отсутствие золотого обвивало комнату длинными коридорами, и голос Рэтлита эхом отразился в них. — Потому что я раздобыл для него корабль. Готовенький. Двигатель только что отрегулирован. Он может улететь, как только захочет.
— Вот ключи. — Я достал их из кармана ради драматического эффекта. — Они у меня случайно с собой.
Я протянул их Рэтлиту. Фейерверки, овации, фанфары.
— О, как замечательно. Замечательно! Потому что — знаешь чего, Рэтлит? Знаешь чего, Вайм?
— Не знаю, — ответил Рэтлит. — Что такое?
— Я тоже золотая! — вскричала Алегра с плеч восторженной толпы, которая проталкивалась сквозь еще бо́льшую толпу, бушующую радостью.
— А?
— Я, я самая, собственной персоной — не кто иная, как золотая, честное слово! Я только сегодня узнала.
— Не может быть, — сказал Рэтлит. — Ты слишком взрослая, это не могло проявиться только сейчас.
— Дело в моем препарате. Это ужасно сложно. — (На стенах появились анатомические таблицы, зазвучала музыка Штокхаузена.) — Он каким-то образом не давал этому проявиться, пока ко мне не пришел золотой, он это вытянул из меня, из глубины моего организма, и оно вырвалось наружу, прекрасное, удивительное и… золотое! Сейчас он пошел в лабораторию с образцом моей мочи, чтобы анализ окончательно все подтвердил. Они дадут ему знать через час, и он принесет мой золотой пояс. Но он и без того уверен. И когда он придет, я отправлюсь с ним в дальние галактики как его ученица. Мы найдем средство от его болезни и что-нибудь такое, чтобы я больше не нуждалась в своем лекарстве. Он говорит, если у тебя в распоряжении вся Вселенная, в ней можно найти все, что ищешь. Но нужна вся Вселенная, а не паршивая горстка из нескольких миллиардов звезд где-то в дальнем углу! Ох, Рэтлит, я теперь свободная, я такая, каким ты всегда хотел стать! Пока тебя не было, он… ну… что-то со мной сделал, и это было… золотое! Оно запустило мой гормональный дисбаланс.
Образ взорвался всеми пятью чувствами. Но мелодичный экстаз прервался лязгом — это Рэтлит швырнул ключи в стену.
Я ушел — мне было не по себе. Рэтлит тоже хотел уйти, но Алегра позвала его:
— Ох, Рэтти, не уходи так! Не будь ребенком. Пожалуйста, останься, окажи мне последнюю маленькую услугу!
И он остался. Выбравшись из жилища Алегры и шагая домой, я все время вспоминал ее слова о любви.
Следующий рабочий день прошел на удивление без происшествий. Часов в десять зазвонил телефон: Полоцки. Не знаю ли я, где Рэтлит? Он сегодня не явился на работу. «Ты уверен, что он не заболел?» Я ответил, что видел его вчера и с ним вроде бы все было в порядке. На том конце издали звук отвращения и положили трубку.
Сэнди сегодня ушел на несколько минут раньше, как уходил всю неделю: он хотел забежать на почту, пока она не закрылась, так как ожидал письма от семьи. Мне до сих пор было не по себе оттого, что я отдал его корабль другому человеку. Мне виделось в этом поступке что-то незрелое. Но Сэнди ни словом не обмолвился, что хочет корабль, а Рэтлит все еще оказывал маленькие услуги Алегре, так что, может, все выйдет к лучшему.
В тот вечер я хотел навестить Алегру. Но у меня на совести была финансовая отчетность, до сих пор не законченная. Я вошел в офис, включил компьютер и приготовился работать допоздна.
