— Мне пора идти… Мы договорились с Роншеролем и Сент-Андре, что они придут ко мне в это самое время. До свидания, моя дорогая, до завтра, сердце мое…
— Останься! — пролепетала Мари, обвивая руками шею возлюбленного. — Ах, останься, хоть ненадолго, не уходи так сразу…
— Ты хочешь, чтобы я остался? — спросил опьяненный ее нежностью Рено.
— Но разве ты не видишь, что я умираю от любви? Останься… пусть ненадолго… хоть чуть-чуть… Не уходи!
— Ты хочешь, чтобы я остался? — повторил молодой человек, чувствуя, как его всего охватывает трепет и как кровь в его жилах превращается в потоки вулканической лавы.
Она не отвечала. Только еще крепче обняла возлюбленного. Грудь ее волновалась… Глаза закрылись… Дрожащими губами, впав в полуобморочное состояние, Мари искала губ юноши… А когда она очнулась от этого доходящего до экстаза восторга, жертвоприношение любви состоялось: Мари стала женой Рено.
«Теперь, — повторяла себе девушка, когда потрясенная всем, что случилось, ослабевшая, она осталась одна в своей комнате, — о, теперь это венчание ни к чему!»
В этот самый момент Рено, который, исполненный райского блаженства, несся на встречу с друзьями, пылко признался себе:
«Теперь, о, теперь особенно необходимо, чтобы мы обвенчались завтра же, иначе — позор мне!»
Когда Рено подходил к своему дому, было около девяти часов вечера. Граф де Сент-Андре и барон де Роншероль терпеливо ждали, пока он появится, и это терпеливое ожидание было вдохновлено не чем иным, как самой жгучей ненавистью.
— Простите, простите меня, друзья мои! — принялся извиняться Рено, едва показавшись на пороге. — Если бы вы только знали… Но раз уж мы собрались здесь все, давайте сразу условимся, что и как будем делать завтра, в этот великий и незабываемый день.
— Погоди, дорогой мой, — ответил ему Роншероль, — не мы одни томимся в ожидании. На кухне подкрепляется один бедный малый, который сидит здесь и ждет тебя с двух часов пополудни.
— Что это за человек? — спросил Рено со смутным беспокойством, предвещавшим беду, которая могла вот-вот случиться.
— Чей-то посланец, — внимательно вглядываясь в него, сказал Сент-Андре.
— Посланец из Монпелье, — уточнил Роншероль, также пожирая глазами молодого человека.
Услышав последние слова, Рено сорвался с места, как сумасшедший. Не прошло и двух секунд, как он уже беседовал с курьером.
— Вы прибыли из Монпелье?
— За одиннадцать дней, сударь. Я делал почти по восемнадцать лье в сутки, загнал в дороге двух лошадей, и.вот я уже с полудня в Париже!
Рено протянул посланцу отца кошелек, полный золотых монет.
— Где он берет столько золота? — прошептал Роншероль.
— Тихо! — зашипел на него Сент-Андре. — Посмотрим. Послушаем.
Приезжий радостно схватил кошелек и в обмен протянул Рено письмо. Молодой человек резким жестом сорвал печать и — побледнев, тяжело переведя дух — принялся читать. В послании было написано:
«Если в течение двадцати дней я не получу эликсира, который мой ученый брат Экзаэль наверняка передал тебе для меня, я умру. Двадцать дней — все, что мне осталось. Поторопись, сын мой! Но если ты приедешь слишком поздно, вот моя последняя воля: ты разроешь мою могилу и прочтешь пергамент, который найдешь спрятанным в одежде, надетой на меня перед похоронами. Обнимаю тебя, дорогое мое дитя, посылаю тебе мое благословение. Утешь свою матушку, вели ей не плакать, скажи ей, что моя последняя мысль была о ней и о тебе и что я жду вас обоих в прибежище астральных душ.
Н.
Поторопись! Поторопись! Может быть, еще есть время…»
Когда Рено поднял глаза от письма, он был смертельно бледен. Нахмурив брови, юноша некоторое время что-то сосредоточенно в уме подсчитывал, видимо, пытаясь охватить всю ситуацию в целом и решить мучающую его проблему. Потом твердым шагом подошел к огню и сжег присланное отцом письмо. Только после этого он обратился к курьеру:
— Тебе знаком человек, приславший тебя?
— Нет, мессир. Но я пообещал ему добраться сюда за двенадцать дней. Ваша милость видит, что я сдержал слово, даже управился всего за одиннадцать!
— Хорошо. Но мне нужно проделать весь путь за девять дней. Это возможно?
