— И что ты надеешься почерпнуть?
— Пытаюсь понять, что заставляет человека законопачивать для себя все отверстия в мир, зацикливаясь на самом тухлом: на быте и физиологии…
— Как будто жизнь не состоит из быта и физиологии, — она пожала плечами. — Из еды, денег, любви, нелюбви. Из мужей, частенько склонных поддать, жен, которые, случается, изменяют, детей, болеющих и попадающих в ментовку…
— Если она состоит ТОЛЬКО из этого, — покачал головой Витька, — это не жизнь. Не-жизнь, жизнь мертвечины, как у упырей…
— В таком случае девяносто процентов твоей страны — упыри, — фыркнула Троянская, возвращаясь на кухню. — Знаешь, какие у этих шоу рейтинги?.. Во-во.
Он стоял в дверном проеме, глядя, как она, сдувая волосы с лица, расправляется с оранжевыми пластами лососины.
— …С другой стороны: а чем ты им предлагаешь интересоваться? — Ленка бросила в мойку лязгнувший нож — Идеями? Какие идеи в нынешнем мире?.. — тронула нос тылом запястья. — Искусством? Оно вообще где-то сейчас производится? По-моему, то, что сейчас называется искусством, — это чистые муляжи и бирюльки…
— Рейтинги… — повторил Витька. — Конечно, чем больше народу ты попытаешься удовлетворить разом, тем примитивнее выберешь способ… — Он механически провел ладонью по гладкому косяку. — Самая хана именно тогда и начинается, когда берется человек коллективный, когда действует среднее арифметическое. Сообща мы можем только загнать себя в такую вот глухую могилу стандартной, апробированной обыденнности. Соответственно, выйти — только в одиночку…
Наверное, стоило говорить все же не так серьезно, подпустить в интонацию легкомыслия — это он сообразил по лицу обернувшейся Ленки.
— Не бери в голову, — оскалился Витька как можно безмятежней, но понял, что внезапный этот выпад она уже добавила в коллекцию его сегодняшних странностей. Нет, пока Троянская особых вопросов не задавала, и отказ поехать в центр где-нибудь посидеть, загнавший ее на кухню, со ссылкой на усталость-задолбанность приняла, и даже известие о его неожиданном отпуске. Но он отдавал себе отчет: долго делать вид, что ничего особенного не происходит, по-любому не выйдет…
Впрочем, ни черта выдумывать и не пришлось. На следующий день в начале третьего (Троянская была на работе) Витька валялся на диване с увесистой, теплой, пахнущей пылью плюшевой игрушкой, ее полутаксой, на ногах и писал по «мылу» (со вновь созданного сетевого ящика) тем, у кого теоретически мог бы залечь «на подольше». Он пытался вспомнить адрес Михи Ткачука, когда пробили судовые склянки. Витька вздрогнул, стряхнул вялую псину на пол, переложил «лаптоп» на сиденье, встал, цепляясь за интернет-кабель и чертыхаясь. Схватил с подоконника телефон. «Принято одно сообщение». «Открыть». «Пробили они твою Лену. Двигай, Мас».
Даже не выключив комп, он прыгнул на балкон за сохнущими носками, потом в прихожую за кроссовками (полутакса на это мельтешение укоризненно затявкала), торопливо, путаясь в ключах, запер замки… Прислушался. Бегом слетел вниз, протолкнул связку в щель почтового ящика… Осторожно приоткрыл дверь подъезда, осторожно выглянул. Шагнул через порог, пару секунд потоптался у входа, вертя головой.
Район тут, близ метро «Бауманская», был тот еще. Дрых на лавке алкаш. Слева у помойки совещались кружком бомжи: трое вполне себе грязных-опущенных плюс молодой, хорошо одетый парень в очках, явно принимаемый ими за своего.
— …Ты что, не слышал? А? Я что, не тебе, блин, говорю? А?.. — завывала на одной ноте голенастая молодая маман с устрашающим, дергающимся под маечкой в такт голове выменем. — Что ты вообще мне тут, а?!
— А-а-а-а!!! — столь же однотонно, занудно и удивительно фальшиво отвечал налитой брыкастый отпрыск лет двух с наглым личиком.
— «Люди, одумайтесь, люди, одумайтесь! — шепотом процитировал Витька группу „Ноль“, вливаясь в прущий к метро негустой, но целенаправленный поток. — Вы все сошли с ума, вы все сошли с ума!..»
Он шел мимо лотков с пиратскими ди-ви-ди и с фруктами, мимо «Пункта переработки вторсырья», облезлого киоска, сплошь в огрызках объявлений («Скатерть тефлоновая»), мимо жестяного короба вроде гаража, за приоткрытой дверью которого смуглый хач с грохотом всаживал топор в красно-белые подушки сырого мяса, мимо стихийного рыночка, где как-то вечером наблюдал торчащие вертикально из мешка ноги «ополовиненных» (снизу до пояса) манекенов для штанов…