— А ты говоришь — мне помощник не нужен. Давай, за твое здоровье.
Мы допили вкусный ликер, стали уже собираться на выход, однако еще одна мысль пришла в голову — теперь в мою.
— А чего до завтра тянуть, сейчас и позвоним.
И тут же еще одна:
— Только попробую я сначала узнать у Георгия.
…
Во истину — не откладывай на завтра, что можешь сделать сегодня.
И за это, иногда, справедливо следует вознаграждение.
— Он, что, адрес визажиста продиктовал?
— Да, забери. Завтра с утра дуй туда, а к Мокову я один схожу.
— Рассказывай дальше — чего кивал так многозначительно?
— Дальше он сообщил, что завтра похороны, что вот сейчас должен ехать встречать сестру покойного из Одессы. Смекаешь?
— И тут ты спросил про завещание.
— Оказывается, не составлял он его никогда. Георгий говорит — суеверный страх испытывал, дескать, накличет смерть.
— То есть четвертая часть сестре? Дим, это ж меняет композицию — шестьсот тысяч компаньона плюс полмиллиона сестры.
— Да, сумма уже увесистая.
— Плюс заграница, не забывай. Дальше про встречу эту, кого Георгий у себя вечером ждал? И сразу при встрече ты почему не спросил?
— Подождать решил — станет сам его нам навязывать или не станет.
— Правильно. А сейчас он что ответил?
— Странно ответил: доставлять хлопоты этому человеку не хочет и не будет.
— Ха, «а был ли мальчик»?
— Полагаешь, про встречу он просто выдумал?
— А по-твоему?
— Приходит в голову только замужняя женщина.
— Ну и что?
— Во-первых, какие-то наши с ней действия по дознанию могут дойти до мужа. Во-вторых, не очень, знаешь, по-джентельменски подставлять ее под допрос на интимные темы.
Алексей поморщился, не вполне принимая мое объяснение:
— Интимную подругу как раз нетрудно подговорить дать нужные показания и никакой муж не узнает. Наоборот получается: компаньон хватанул деньги экспромтом, а времени кого-то надежного подговорить на ложное для себя алиби не было.
— И бухгалтер под эту схему подходит — жена не серьезный свидетель.
— Верно, бухгалтер тоже подходит. А юрист не подходит — он жене заранее записку оставил.
— А может, не заранее, и ни в какой Киев не собирался. Что за консультации такие прямо на новый год?
— Дим, а если он вообще не вернется?
— Был бы выход.
— Для кого?
— Для нас с тобой.
Девятый час вечера.
Москва не угомонилась, продолжает сновать, и мне захотелось побыть в городе: пройтись пешком до Красной площади, потом через Москворецкие мосты, а за ними близко уже родные пенаты.
Отец с братом теперь так хорошо зарабатывают, что не надо, как в прежние годы, бегать по магазинам и считать деньги, ограничиваясь в покупках, — а такие процедуры всегда взваливались на меня.
Встречать новый год решено в ресторане.
Только временами прихватывает стыд от собственного благополучия, когда многие миллионы людей оказались совсем в нищете, и признаки к улучшению совсем не просматриваются.
Я еще не знаю, каким страшным окажется новый год: с дальнейшим обнищанием, разгромом промышленности, разворовыванием страны на всех государственных уровнях, стрельбой из танков по парламенту в октябре, массовыми расстрелами людей, вставших на его защиту, — все они «пропадут без вести», а крематорские печи станут выпускать дым двадцать четыре часа двое суток подряд. Но пострадает только небольшая часть москвичей, так что остальные быстро забудут, а добрые люди в провинциях почти в один голос скажут: «Пусть бы они там в Москве все друг друга перебили».
И еще более страшный за этим 94-й год, когда в том же октябре пьяный Ельцин и его воровская шобла введут войска в Чечню — в основном, неподготовленную молодежь, и многие матери потом поедут туда — хотя бы найти или выпросить у бандитов останки своих сыновей; не те ли отцы и матери, которые год назад в ответ на антиельцинское восстание повторяли: «Пусть бы они там в Москве…»?
Еще через два года — под ноль обворованные, опущенные в дешевую на всех углах водку — они переизберут Ельцина, а уцелевшие от Чечни их сыновья с подругами будут на стадионах кричать от восторга при виде дегенеративного президента, исполняющего рок-н-ролл.
И что-нибудь изменилось?
Сейчас, в эти дни, они же самые, и уже их дети кричат «крымнаш», «танки на Киев», любое ничтожество называет себя патриотом всего лишь за то, что помахало флажком на площади. Скоро опять Россию сильно начнет тошнить, и сильнее, чем в разы предыдущие. Тут каким-то уже «концом» попахивает, историческим каким-то финалом, и мне слышатся
