Она кивнула. Я торопливо закончил:
— Не были бы вы так добры позвонить сами? А я побуду пока здесь.
Она кивнула.
— Хорошо. Как вы считаете, мы должны будем давать какие-то показания?
— Это не займет много времени, — сказал я. — Вы никого не встретили, когда поднимались по лестнице?
Она удивленно посмотрела на меня.
— На лестнице? Нет.
— Совсем никого?
Она покачала головой и пошла к двери. Потом вроде бы остановилась в задумчивости.
— То есть…
— Да?
— На лестнице я никого не встретила. Но когда я шла по улице, я заметила, как от дома шел человек.
— Он вышел из этого дома?
— Да. Он пошел в противоположную сторону, поэтому я и не разглядела его хорошенько.
— Это был мужчина?
— Да. Он… — Она начала кусать губы, силясь что-то вспомнить. — Он был какой-то не такой.
— Какой?
Вдруг лицо ее прояснилось, и она произнесла:
— Ах, вот что, вспомнила! Он припадал на одну ногу, как будто бы он… да, он хромал.
Я ощутил леденящее чувство у себя в груди.
— Вы уверены, что он действительно хромал?
— Так же, как в том, что я вижу вас сейчас… Это имеет какое-то значение?
— Не знаю. Но, во всяком случае, не забудьте рассказать об этом полиции. Не забудьте.
— Не забуду. Скажу обязательно.
Она нерешительно взглянула в сторону спальни, крепко прижала к себе сумку и вышла из комнаты.
Я остался стоять, тщательно изучая комнату. Было ли тут что-то подозрительное? Кажется, дверцы шкафчика закрыты до конца, как если бы кто-то посторонний открывал их. Стопка газет рядом с печкой, кажется, стала менее аккуратной по сравнению с тем, как выглядела раньше, когда я был здесь в последний раз. А как обстоят дела в спальне?
И вдруг меня осенило.
Вошел в спальню, стараясь не смотреть на Ялмара Нюмарка. Присел на колени и заглянул под кровать. Поднялся, встал на цыпочки и заглянул на верхнюю полку, переложил несколько папок. Потом отодвинул в сторону пару костюмов, четыре сорочки, порылся внизу среди обуви. Пододвинул табуретку, взобрался на нее и осмотрел верх гардероба. У самой степы валялся старый вязаный свитер. И больше ничего, только пыль.
Я спустился на пол и замер. Обшарил взглядом всю комнату. Последняя надежда — ночной столик. Я открыл ящик. Там лежала старая Библия и газеты с текущей уголовной хроникой. Открыл дверцу. Внутри лежал несвежий носовой платок, обрывок старой газеты и выжатый тюбик из-под клея. Больше ничего.
Я выпрямился и взглянул прямо в лицо Ялмару Нюмарку. Глаза у него были неподвижные, остекленелые. Они ничего не выражали.
Я вышел из спальни и вновь обследовал все места в гостиной, где могло быть что-то спрятано.
Пошел в прихожую, осмотрел там шкаф, полочки и комодик. Ничего.
Последним помещением была кухня. Сначала я открыл холодильник. Там увидел молоко, коробку, в которой оставалось семь яиц, несколько тюбиков сыра, целлофановый пакет с помидорами. И это все. Обследование кухонных шкафов, полок и крохотного чулана было также безрезультатным.
Я стоял у окна кухни и смотрел на Пуддефьорд. Там, вдали, свинцового цвета нефтяной танкер причаливал к Лаксевогу, чтобы встать на ремонт. Ярко-красный цвет листьев на деревьях казался ослепительным на фоне строений вдоль горы Дамсгордсфьеллет, здесь осенние краски — символ увядания — еще не коснулись растительности. Над горой нависло небо, тяжелое, свинцовое. Это был один из тех августовских дней, которые напоминают нам об осени, зиме и смерти.
Я снова прошел в гостиную. Все ясно. Картонная коробка, в которой Ялмар Нюмарк хранил вырезки из газет и другие материалы, связанные с пожаром на «Павлине», исчезла из его квартиры.
