Фергюсон, помня о своем же наставлении блюсти вежливость, засомневался. Как же обращаться к епископу? В итоге инспектор остановился на том, чтобы титуловать его как ученого.
– Доктор Карли, доброе утро! Спасибо, что пришли. От лица полиции и нашего отдела в частности я выражаю вам соболезнования по поводу гибели вашего коллеги.
– Спасибо. И за приглашение сюда – тоже. Я ценю вашу вежливость и деликатность. Однако я полагаю, что вы пригласили меня не только ради соболезнований.
– Да, пожалуйста, если у вас есть некие опасения, сомнения – вы можете высказать их смело. Все останется лишь между нами…
Карли откинулся на спинку кресла, сцепил испятнанные табаком пальцы, задумчиво пошевелил ими.
– В самом деле, инспектор, – я сомневаюсь и опасаюсь.
Он подался вперед, уложив сцепленные руки на колено.
– Позвольте же мне, фигурально выражаясь, выложить карты на стол. Вы можете рассчитывать на то, что я буду говорить правду и на ваши вопросы отвечу искренне и прямо – разумеется, если они не касаются тайны исповеди.
– Тайны исповеди?
– Я не могу раскрыть словом либо поступком поведанного мне в обряде исповеди.
– Ага. И это может быть важным для интересующего нас дела?
Губы епископа дрогнули.
– К сожалению, я никоим образом не могу рассказать вам даже этого. – На его лице промелькнула досада. – Кажется, я зря упоминал о тайне исповеди. Но давайте не будем о ней. Я понимаю свое положение, равно как и положение моей церкви. Лгать и изворачиваться не в моих интересах. Я бы не соврал, даже если бы рядом не было ходячего детектора лжи, следящего за каждым моим словом.
– Хорошо, – согласился инспектор. – Продолжайте, пожалуйста.
– Прежде всего, до меня дошли слухи о том, что ваше ведомство всерьез рассматривает версию об изготовлении бомбы самим погибшим священником. Эти слухи правдивы?
– Надеюсь, что сказанное мной останется между нами, – сказал инспектор. – Так вот: да, мы рассматриваем такую версию. Но это скорее просто вероятность, которую преждевременно сбрасывать со счетов, нежели главное направление расследования.
Епископ решительно взмахнул руками – будто отсек что-то.
– Можете сразу забыть об этой версии. Вы напрасно тратите на нее время и ресурсы. Я близко знал Лайама Мэрфи. Мы были знакомы двадцать лет. Для человека его убеждений заниматься бомбами – немыслимо и невозможно.
– К сожалению, одной лишь вашей убежденности недостаточно, чтобы исключить эту версию.
– Как глупо с вашей стороны. Впрочем, извините, я отвлекся. Вернемся к делу. Я связался с архиепископом и получил его разрешение передать вам полный – конечно, насколько нам известно, – список прихожан покойного отца Мэрфи.
– Спасибо!
Карли вынул из кармана мобильный телефон и подключился к десктопу Фергюсона.
– Принято, – подтвердил инспектор, глянув на экран, и отправил полученное в локальную сеть оперативного штаба.
– Однако, – продолжил Карли, – единственная польза от этого списка, как мне кажется, – облегчить проверку следов ДНК и работу с видеозаписями. Я очень сомневаюсь, что прихожане отца Мэрфи могли бы покуситься на его жизнь. Прежде всего, не только они посещали дом отца Мэрфи. Он крайне серьезно и ревностно относился к завету помогать обездоленным и страдающим. Настолько ревностно, что порою это выходило за рамки здравого смысла. Так считали вышестоящие, и я в том числе. Отец Мэрфи помогал алкоголикам, наркоманам, проституткам, бездомным бродягам, мелким и не самым мелким преступникам. Его дверь была открыта для всех. Иногда те, кому он помогал, злоупотребляли его доверием. Бывало, что отцу Мэрфи и его домоправительнице приходилось защищаться от физической агрессии.
– Священникам такое позволено?
– В случае необходимости и если это не является гражданским неповиновением.
– Не могли бы вы пояснить, что это значит?
– Если на священника напал преступник, священник имеет право на самооборону согласно законам страны и здравому смыслу. Если же, с другой стороны, священник, равно как и любой другой христианин, подвергается преследованиям со стороны властей либо должен предстать перед законом – ему предписано непротивление.
