– Теперь нам стоит держать ухо востро, – посоветовал Кэмпбелл.
– Хм, – отозвался Вермелен, сосредоточившись на вождении.
Кэмпбелл умолк, но ненадолго.
– Ты еще посещаешь этот эрастианский храм синкретистского идолопоклонничества?
Вермелен обиделся. Но заставил себя рассмеяться.
– Да, я еще хожу в церковь Священной Веры, – ответил он сухо, глядя на Кэмпбелла, который демонстративно уставился на дорогу. – И знаешь, Джей, тебе тоже следовало бы сходить туда. Это, в конце концов, просто одна из форм благодати.
Кэмпбелл вздохнул.
– Признаюсь, мне не хватает присутствия братьев по вере. Но апостолы прямо указывают верующим бежать идолов. И я с идолами не смирюсь.
«Уж точно, ты не смиришься», – подумал Вермелен.
Англиканская церковь Священной Веры в Роторуа славилась прекрасной резьбой в стиле маори на скамьях и кафедре – и окном, где было выгравировано на стекле матовое, полупрозрачное изображение Христа в плаще воина-маори. Казалось, Христос идет по воде озера Роторуа за окном. Кэмпбелл частенько гневно обличал это как потворство языческой тьме, предательство веры еще худшее, чем епископальное управление церковью и теологическое вольнодумство, – что, главным образом, и не давало ему присоединиться к англиканам.
– Однако, – продолжил Кэмпбелл, – церковь Священной Веры – самая заметная церковь в округе. Если враги христиан решились на убийство в Шотландии, кто знает, что они уготовили нам? В безопасности ли мы здесь, в Новой Зеландии?
– Думаю, все мы в деснице Божьей. И полицейской.
– Верно, – согласился Джон. – Но полиция не может наблюдать за всем подряд. Думаю, разумно было бы проследить, не появились ли в конгрегации незнакомцы. Пожалуйста, сообщи мне, если они появятся.
– И зачем? Ты-то что сможешь сделать?
– Не много, конечно. Но я просто хотел бы знать, вот и все. Хочу быть готовым. У меня еще есть друзья в церквях, которые я посещал. Я хотел бы, чтобы и они могли подготовиться.
– Ладно, – согласился Корнелиус. – Если я увижу загадочных чужаков, вынюхивающих, что к чему в нашей конгрегации, уж непременно сообщу тебе.
Кэмпбелл не заметил сарказма.
– Корнелиус, спасибо огромное! Именно этого я и хочу!
Джон вытянул из кармана блокнот, полистал его.
– Кстати, не мог бы ты меня высадить у поворота на Адский кратер?
– Конечно. Что за работа там?
– Какому-то балованному мальчишке пришло в голову скормить камень нашему велоцираптору-вегетарианцу. В итоге испортился челюстной механизм.
– А зубы?
– Зубы в порядке. Ни один кокос не удерет.
Оба захохотали. Робот заухал. Джип остановился, и Джон вылез наружу.
– Корнелиус, спасибо! – сказал он и похлопал по дверце. – Пилтдаун, до скорого!
Кэмпбелл пошел по тропе к озеру и скрылся за деревьями. Машина поехала дальше.
– А тебя где высадить? – спросил Вермелен.
– У террасы Варбрик, – ответил робот.
– Они что, вздумали там сделать диораму?
– Нет. Просто там начинается мой ежедневный маршрут. Оттуда я неторопливо пробираюсь назад вдоль тропы, временами показываясь среди кустов, чтобы вызвать восторженные крики юных гомо сапиенсов.
– Сочувствую.
– Я знаю, – Пилтдаун вздохнул и лязгнул фальшивыми зубами. – Эта личина, будь она проклята, неизменно вызывает жалость и сочувствие.
– Уж конечно.
Робот невесело хохотнул – на этот раз по-человечески.
– Если уж пользоваться языком высших приматов, скажу: я не в обиде на свою работу. Ведь, как ни крути, работающие напоказ прикрывают остальных.
– Прикрывают?
– Остальных люди видят лишь мельком, между деревьями. Конечно, посетители считают их всего лишь экспонатами парка, фигурами послепотопных людей, либо прямоходящими обезьянами, либо отпрысками нефилимов[12].
– Хм, – отозвался Вермелен, которому эта идея показалась неожиданной. – Знаешь, если парк избавится от опеки креационистов, роботы могут сами по себе стать достопримечательностью.
– От этой идейки меня пробила дрожь, – сообщил Пилтдаун. – И захотелось помолиться за продолжительное процветание Института Бытия.
– Я понимаю, – согласился Вермелен смущенно.
– Не надо смущаться. И жалеть меня не надо. По правде говоря, я провожу большую часть дня, шаря по Интернету – когда связь позволяет, конечно, – и размышляя над глубокими философскими вопросами. Лицедейство перед зрителями лишь чуть отвлекает и раздражает – не более того. Да, высади меня здесь.
